– А-а-а, понимаю… То-то я заметил, ты с ним так… Тактично, в общем, разговаривал, – протянул Насадный и вернулся к чтению.
Два дня я ждал, что Евгений вызовет меня и скажет: «Спасибо Фил, хорошо поработал, но теперь иди обратно на этажи. И пожарнику своему привет передавай пламенный». Не дождался. Получалось, что мои действия руководство сочло правильными и адекватными.
И руководство ни в коем случае не прогадало! Старшего сотрудника оно в моем лице получило справного, мордатого и красивого как тульский пряник.
……………………………………………………………………..
Так вот, тема прежняя: Леоныч и его место в современном искусстве.
Общим голосованием малый Педсовет смены постановил: самым лучшим выходом для нас для всех будет определить Леоныча в Инженерный корпус. Исходя в основном из того соображения, что нарушать трудовую дисциплину в Инженерном ему будет сложнее. Хотя бы просто потому, что там ее рамки гораздо более размытые и нечеткие. Компромисс? Конечно. Вся наша жизнь состоит из компромиссов. Не слыхали?
Вот и пускай там Леоныч сидит, лежит, на ушах стоит, по потолку бегает. Никто его все равно не увидит. Пришел, кое-как открыл – уже слава Богу! На том и порешили. И в торжественной обстановке вручили новому коменданту Инженерного корпуса символические ключи от последнего.
Конечно, не все сразу получалось легко и гладко. Пока Леоныч не попривык к своему одиночеству, он мог, недолго думая, закрыть Инженерный на замок и прийти к нам в Основной корпус – чайку сгонять, потрепаться, рассказать завиральную байку, коих у него был дедморозовский мешок. Тогда Сергей Львович незаметно делал мне условный знак. Я брал Сашка за рукав и без лишнего шума отводил обратно.
Леоныч еще вполне искренне обижался, говорил:
– Фил, я не ребенок! Мы все не дети! Чего мы тут играемся в безопасность какую-то! С Инженерным ничего не случится, если я отойду на полчаса.
Обычно я приводил один-единственный, но веский аргумент:
– Я вот сейчас выпишу тебе, если ты такой взрослый, десять процентов. И давай-ка не будем препираться, милый друг. Меня в натуре достала уже твоя эквилибристика, Саша, понимаешь?
Иногда и это не помогало. Леоныч принимался дерзить:
– Да выписывай, подумаешь! Напугал!
Тогда я говорил действительно жесткие вещи:
– Обратно на «пятую» зону, значит, захотел? По медведям соскучился?
Не существовало лучшего способа отрезвить Леоныча и вернуть ему потерянное чувство реальности. Он пыхтел, сопел, но замолкал на какое-то время.
Однако живость нрава и деятельность натуры никак не давали ему просто сидеть и наслаждаться покоем в Инженерном. Что поделать, несмотря на всю исключительность и привилегированность своего положения, Леонычу было там скучновато. Да и вообще, «Курант» представлялся Саше слишком тесным и мелким, трагически несоразмерным масштабу его дарования. Он чувствовал себя здесь так же нелепо, как эскадренный миноносец чувствовал бы себя в поросшем камышом деревенском прудике с гусями и бабами, стирающими подштанники.
Леоныч томился творческими порывами и дерзкими бизнес-проектами, он рвался ввысь, а пошлая курантовская рутина тянула его в болото, душила и не давала надышаться полной грудью.
Тогда-то и родился главный бриллиант его неутомимой мысли – вся эта блестящая затея с журналом.
22. Художественный редактор.
Как я уже сообщал, в погоне за зыбким миражом морального удовлетворения от работы мне довелось попробовать себя на многих поприщах и немало специальностей переменить. Всяких и разных. Были среди них хорошие, надежные, с которыми не пропадешь. Например, такие, как столяр или маляр-штукатур- плиточник. Столяр я, между прочим, разрядный, а в плиточном ремесле так и вовсе достиг несомненных высот мастерства. Впрочем, секрет успеха прост: я руководствуюсь оригинальной, самолично разработанной плиткоукладочной методой. Послушайте, это действительно интересно. Плитку я, значит, кладу так. Я ее кладу три дня. Два дня пью, один кладу. Может быть, получается не очень ровно, но зато крепко – хер потом отобьешь! По крайней мере, в этом смысле еще никто не жаловался. Да, плиточник я знаменитый.
А ведь были у меня и негодящие, на первый взгляд совсем бесполезные профессии. Вроде сторожа на штрафной стоянке. Тут вроде бы и говорить не о чем. Пустая трата времени и душевного здоровья, да? А вот и неправда ваша. Кое-чему полезному я все-таки выучился на стоянке. Теперь я в состоянии пить водку стаканами.
Если вдруг кто-то думает, что это сомнительное достижение, то пусть так и думает дальше, это его личное дело. Но хотел бы я посмотреть на того скептика в тот драматический момент, когда тамада застолья, угрюмый водитель самосвала Михалыч разливает одним махом бутылку «Кремлевской» на троих, и провозглашает тост: «Ну, бля, за стояк!». Пить «за стояк» не до дна – значит невольно обидеть и расстроить своих товарищей. А попусту расстраивать угрюмого Михалыча не рекомендовалось.
В общем, не все так однозначно в этой жизни. Лишних знаний и умений не бывает.
Александр Леонов придумал мне еще одну профессию. Он назначил меня Художественным редактором во вновь создающийся журнал. Причем исходя исключительно из личной ко мне симпатии, а отнюдь не на основании образования, опыта работы или чего-то еще рационального.
Как у нас заведено, давайте начнем сначала.
Сижу я как-то в конце февраля, ближе к вечеру на банкетке, на «первой зоне». Осуществляю подмену, кажется, Владика Ходункова.
Банкетка стоит на мостике, соединяющем четвертый и пятый залы, прямо над Главной лестницей. Сидя
