Растягивая неподатливый пластик в стороны, он то и дело подсвечивал фонариком, проверяя, не покажется ли какая надпись? Надписи пока не было, но кое-что интересненькое уже обнаружилось. А именно: ящик под пластиковой упаковкой был сделан из металла. Такой переносной мини-сейф. Для чего? Для риса? Хм…
Роман сильнее потянул пленку. Чего там останавливаться на полпути? Залез в амбар – тащи, что видишь. Повел лучом по железному, крашеному боку ящика. Ага, вот и буковки показались. Небольшие, но четкие. Латиница. Роман потянул еще, и, хоть и был к этому готов, похолодел.
Первые пять открывшихся буковок слагались в следующую надпись: «EXPLO…» Рвать дальше не имело смысла – только увеличивать подозрения. Но Роман все-таки надорвал еще немного, оттянул пленку, изогнулся и, светя перед самым своим носом фонариком, дочитал оставшиеся буквы: '…SIVE». Ну, вот и приехали.
«Explosive». Взрывчатка. Теперь все встало на свои места.
Он загладил как мог разрыв, чтобы надпись не так бросалась в глаза, поставил ящики, как были, и подался к задней стенке. Все, что нужно, он узнал, теперь самое время сматывать удочки.
И в этот миг послышался чей-то голос. Роман замер. Кому еще не спится в ночь глухую?
Кто-то подошел к палатке, заговорил с часовым. Разговаривали на японском, негромко, но оживленно. Чиркнули зажигалкой, закуривая. В невидимую щелку потянуло табачным дымом.
Смена караула, понял Роман. Вот это называется – попал. Что, если караульные, как это положено при сдаче поста, начнут осматривать палатки? Выдернутые Романом колышки сразу же бросятся в глаза, после чего незамедлительно будет обнаружен лаз. По тревоге подымется весь лагерь, его вытянут из палатки, как суслика из норки, и пустят на шашлык. Или на суши, что, в принципе, не так уж важно.
Черт, надо было собрать и спрятать колышки. Побоялся брякать ими в опасной близости от часового, вот и оставил снаружи, каждый возле своей ямки, чтобы потом без задержки вставить на место. Хотел как лучше. А вышло как всегда.
Что делать? Дотошные японцы сейчас зайдут за палатку – и все откроется. Значит, надо действовать на опережение. Вылезти первым и атаковать их. Нож не понадобится. Используя элемент неожиданности, с двумя противниками Роман мог справиться голыми руками. Никто ничего не услышит. Он успеет уйти достаточно далеко, пока часовые очухаются и поднимут шум. Вторжение чужака, конечно, будет раскрыто. Но, во-первых, спугнутые японцы свернут какую-то тайную и, похоже, враждебную России операцию. Во- вторых, Роман сообщит в Центр об этой операции и выполнит свой долг.
Утешение жиденькое, что и говорить. Но чем-то же надо оправдать неудачу.
Роман приподнял нижний край стенки и вылез наружу. Караульные все так же беззаботно болтали между собой. Видно, и у японцев, помешанных на исполнении долга, есть свои раздолбаи.
Чтобы не терять времени даром, Роман начал вставлять колышки обратно, придавливая их для верности подошвой. Караульные тихо чему-то смеялись. Роман их от души пожалел. Если утром Самурай обнаружит, что в палатке без его ведома проводилась ревизия, он сдерет с них три шкуры.
Вскоре все колышки встали на свои места. Один, правда, заартачился, наткнувшись на камень, и никак не хотел входить в ямку до конца, выступая на два сантиметра выше остальных. Роман помучился и бросил. Сойдет и так, со стороны почти незаметно.
Не искушая более судьбу, он пригнулся и подался к темнеющему в сотне метров от него спасительному взгорку.
Через минуту он был в полной безопасности. Издали посмотрел на лагерь. Двое караульных все никак не могли наговориться. Бедняги.
Ну, бывайте пока.
Еще через полчаса Роман, переводя дыхание, подходил к пещере, в которой спала прекрасная нимфа. Ночная пробежка по весьма пересеченной местности не то чтобы его вымотала, но дала почувствовать и свои тридцать семь, и пристрастие к коньяку за рулеточным столом, и каждодневную пачку сигарет, и недосып, и чрезмерное увлечение младыми прелестницами…
В общем, в другой раз лучше пешком.
Но уж больно хотелось побыстрее вернуться под теплый Наташин бочок. Время было не раннее, за всеми маневрами шел уже пятый час. Эдак скоро и светать начнет. А Роман чувствовал, что, если не поспит хотя бы часа три, начнет потихоньку «плыть». На утро у него было намечено много дел, и голова ему требовалась ясная. Потому так и спешил обратно.
К тому же он боялся, что Наташа, ненароком проснувшись, обнаружит его отсутствие и пристанет с расспросами, где был да что делал. А ему расспросы ни к чему.
Наташа спала в той же позе, в какой он ее оставил. Роман тихохонько разделся и шмыгнул к ней под одеяло. От девушки так и веяло сладким жаром. Ощутив подле себя холодное, жилистое тело Романа, она потянулась во сне, перевернулась и обняла его за шею. Роман застыл. Не дай бог, пристанет сейчас с требованиями любви. Он, конечно, ко всякому привычен, но все же не Геракл с его приапическим суперподвигом.
Наташа не проснулась. Она лишь нежно потерлась щекой о грудь Романа, что-то невнятно пробормотала и затихла.
Через секунду он спал мертвым сном.
13 октября, 21.10, Москва
Депутат Госдумы, председатель Комитета по проблеме Курильских островов, Сергей Ильич Демидов ехал в персональном «Мерседесе» и даже не замечал пробок, сквозь которые проносил его волшебный блеск мигалки. Привык. Так и должно быть. Кто-то загибается в пробках, а кто-то живет легко и красиво. Как кому на роду написано. Не зря бабка-шептунья пророчила ему, несмышленышу мокроносому, славу и богатство. Судьбу не проведешь. Она, судьба, лучше знает, как своими дарами распорядиться.
Получив двадцать пять миллионов фунтов стерлингов (он считал, что они уже у него в кармане), Сергей Ильич вдруг ощутил себя как-то возвышенно. Точно божья благодать сошла на него. Не то чтобы он совсем уж воспарил на облацех – многочисленные дела все-таки требовали его присутствия, – но приятная, дотоле неведомая нега наполнила его существо и изливалась на окружающих тихим и ясным светом.
Вот и дождался, думал он с горделивой сластью, вот и я теперь знаю, каково это: быть богатым человеком.
О том, что есть побогаче его, и гораздо, он старался не думать. Пускай себе. Нельзя объять необъятное. Главное, что он, темный деревенский паренек, сумел пробиться и утвердиться в рядах тех, кто получает от жизни ВСЕ, и даже больше, чем, все. А как сложится дальше, жизнь покажет. Сергей Ильич верил: последнее слово им еще не сказано.
Закончив дневные дела, он ехал теперь на одну тайную квартирку, где у него второй месяц паслась на ветчине и шоколаде юная провинциалка по имени Милка – сокращенное от Людмилы. Сергей Ильич подобрал ее практически с улицы, прельстившись монументальным телом, да так и оставил при себе, сообразив, что лучшего экземпляра ему не найти, а содержать штатную любовницу много дешевле, чем всякий раз одаривать милостями новых.
Выйдя из машины, председатель комитета взял у водителя Коли большой пакет с гостинцами. Пакет был увесист: Милка обладала аппетитом трех новобранцев. Можно было приказать шоферу поднять пакет наверх, как оно обычно и происходило. Но, несомый выросшими за спиной крыльями, Сергей Ильич отпустил Колю и понес пакет самостоятельно.
Предупрежденная о визите по телефону, Милка открыла дверь не дожидаясь звонка. Едва Сергей Ильич вошел, она сунулась ему в объятия.
«Рада», – понял Сергей Ильич, обнимая ее широкую, упругую спину.
– Ну что, соскучилась? – спросил ласково, помещая обе ладони на выпуклом крупе.
– Угу, – промычала она в плечо.
– Я там тебе привез… Возьми пакет, разбери на кухне.
Милка послушно кивнула, вздохнула и сняла руки с шеи. Сдерживая нетерпение, Сергей Ильич разглядывал ее с нескрываемым восторгом. Хороша, ах хороша. Глазки голубые, ребячьи, ротик маленький, розовый, ушки крошечные, мягкие. Зато все остальное сразу наводило на мысль о демографическом взрыве, который ожидал Россию в ближайшем будущем. На Милкиной груди запросто можно было рассадить детский садик. А ее бедро достигало объема грудной клетки модной манекенщицы. Но при этом талия, рост, стать… А
