…Незадолго до выхода из лагеря Миша Глинский, смущенно улыбаясь, подошел к Варе.
– Почему ты так к нему обращаешься? – с легким упреком спросил он. – Это ж командир отряда!
– Правда? – Варя удивленно вскинула брови. – А Трутиков?
– Никита Минович – секретарь подпольной партийной организации и комиссар отряда. Есть постановление бюро райкома партии.
– Ну, что ж, – сказала Варя, сверкнув глазами на Андрея, – хороший будет командир. Молодой, стройный. Смотри, как на нем все ладно сидит! А учитель из него был неважнецкий, правда?
– Ну, сколько он проработал у нас? – вступился за командира Миша. – Просто не успел проявить себя.
– Не успел? – Варя смешливо приложила к щеке руку, будто заслоняясь от тех, кто мог ее услышать. – А помнишь, как он турнул из класса этого самого Павла Шведа? Так треснулся тот в коридоре башкой о стенку… Школу бросил… Может, из-за этого и бросил?
– Лодырь он, этот Швед!
– Слушай, Миша, а у Никиты Миновича все равно будет много забот, правда?
– Конечно! Еще больше чем было: вся партийная работа теперь на нем, да и хозяйственной хватает.
– Слушай, Миша, а моего отца кем-нибудь назначили?
Хлопец опустил глаза.
– Чего ты, Миша?
– Пока… нет, – с заминкой ответил Глинский.
– Почему? Обидится батька. Привык в начальниках ходить. Хоть небольшим… Где он сейчас?
– Пошел за радиоприемником, Никита Минович послал. В час ноль-ноль должен вернуться.
– Так уж точно?
– У нас теперь настоящая воинская дисциплина, понимаешь? Все по приказу. И на занятия ходим, и стрелять учимся.
Варя хихикнула, прикрывая ладонью рот:
– Хорошо, что вас хоть немного поприжали. А я никакой дисциплины не боюсь. Ни капельки!
– Мне уже влетело за нее, за дисциплину, – виновато улыбаясь, признался Миша.
– Приказа не выполнил?
– Не-ет… Тебя ходил встречать без разрешения.
– Ну, за это, по-моему, десять нарядов следовало влепить, не меньше! – Варя приняла серьезный вид, а глаза искрились счастливо и благодарно. – Слушай, Миша, а батьке моему не всыпали за дисциплину? А?
Миша не ответил.
– Эх, вы, недисциплинированные! – девушка игриво запустила пальцы в жесткую шевелюру Миши, притянула его к себе. – Так где ты хотел меня найти, а?
Они перешли на сладкий шепот.
Приближалось время выхода на задание – начало первого организованного боевого похода. Все готовились к нему с волнением, с какой-то торжественностью. Делали вид, будто спокойно отдыхают перед выходом, как было приказано, а в самом деле каждый тревожился: не упустил ли чего-нибудь, не забыл ли?
Андрей лежал у своего шалаша, с тревогой думал об операции. Может, конечно, пройти легко и просто. Ну, а вдруг сведения разведки не точные, и в обозе окажется подразделение фашистов?
«Не вступать же в бой с такими силами, как у нас, да с таким вооружением…»
Недавно проводил инструктаж, уверенно давал указания, наставления, а как хотелось бы сейчас самому расспросить кого-нибудь о многих-многих деталях партизанского боя!
Ночь не благоприятствовала красноозерским партизанам. Уж очень тихая и светлая, словно в канун лета. Андреи слышал, как перешептывались партизаны, как Никита Минович сдержанно хвалил Ладутьку за то, что тот своевременно выполнил задание. Это здорово, что в лагере теперь есть радиоприемник, а главное – человек начал признавать дисциплину!
Вот и голос Вари – все еще милуется с Глинским. Ну, девчина, неужто не слышит, что батька пришел? Эх, дочки, дочки!..
Неловко подслушивать, о чем они там шепчутся, да ведь и не убегать отсюда!
Вдруг… Что это? Никак Варя назвала имя его жены? Почему назвала, в связи с чем? А Миша Глинский чем-то возмущается, не верит.
– Сама, своими глазами видела! – злится Варя, повышая голос. – Чего ты – вот какой! – удивляешься? Слушай! Это кофточка Веры Устиновны – вышитая, беленькая, я ее хорошо помню!
– Евдокия не наденет так скоро, – не соглашается Миша. – Она хитрая, может присвоить, а надеть – так скоро – не наденет. Ведь узнают люди, осрамят.
– А я тебе говорю – надела! Слушай! Евдокия думает, мало кто у нас знает эту кофточку…
