Леня был участником той операции, проведенной на гати довольно бойкой дороги. Разведка донесла, что именно этой дорогой фашисты будут возвращаться из деревни, где они учинили зверскую расправу над мирным населением. И гати им не обминуть. Обочь дороги – топь непролазная, лишь кочки да ракитник кое- где торчит. С одного конца гати и с другого – густой ольшаник, сосняк. Там-то и были устроены засады.
Когда конный отряд карателей втянулся на гать, тыловая засада открыла по ним пулеметный огонь. Фашисты рванулись вперед – напоролись на вторую засаду. Кони вздыбились, шарахнулись в болото. Снега тут много намело, топь под ним не успела замерзнуть, и кони начали проваливаться. Часа не прошло, как почти весь отряд был уничтожен. В числе других трофеев Зайцев и подобрал здесь несколько парабеллумов.
Лене было приказано устно сообщить обо всем этом в райком, новые указания секретаря, если будут, также заучить хорошенько.
И вот нету хлопца. Трутиков волнуется, и волнение его передается Андрею…
В дверь кто-то постучал. Никита Минович резко обернулся, шагнул навстречу.
В хату вошел Павел Швед. Стал у порога, не зная, кому докладывать – комиссару ли, командиру.
– Что тебе? – спросил Трутиков, и в голосе его Андрей уловил нотки острого разочарования: не тот пришел, кого так ждал.
Швед приложил руку к виску и резко бросил вниз:
– Командир хозяйственного взвода приказал спросить – готовить сегодня ужин или выдать людям сухой паек?
– Передай, что надо готовить, – приказал комиссар.
– Есть передать, что надо… что надо… – запутался хлопец и пулей вылетел из хаты.
Никита Минович хмуро усмехнулся:
– Думаешь, не знает, что надо делать?
– Кто?
– Начхоз Ладутька. Лодырь! Только бы без хлопот… Самому, небось, хозяйка уже всего наготовила.
– Не на месте, – заметил Андрей.
– А что ему поручить? Тут он хоть под присмотром. Достать, что надо, может, коль захочет, и организаторская струнка у него есть.
Трутиков начал делиться своими соображениями относительно других людей отряда: как к кому относиться, кого куда поставить.
В это время на улице раздался конский топот.
– Ленька! – Никита Минович бросился к двери. Но сдержался, вернулся к окну.
Конь Лени взмылен, из-под уздцов на снег срываются хлопья пены. Юный партизан ловко, как заправский кавалерист, спешился. Откуда-то вынырнул Ваня Трутиков. Одобрительно похлопав разгоряченного ездой братишку по плечу, принял из рук в руки уздечку, увел коня.
– Задание выполнено! – громко доложил Леня, едва открыв дверь в хату, и лишь после этого взял под козырек.
Отец подошел к сыну, обнял, ласково потрепал по щеке:
– Молодец, хорошим партизаном будешь!
Андрей тоже подошел, пожал хлопцу руку.
Леня – рослый, но щупленький, с пухлым по-детски лицом, курносый, глотая в волнении и спешке слова, начал докладывать, как добирался до соседнего отряда, как потом его задержали и завели к секретарю райкома. Хотел было рассказать и о том, как возвращался, выбирал дороги, чтоб на немцев не напороться, но вспомнил, что дело-то у него не терпит разговоров.
– Разрешите раздеться? Душно с дороги…
Снял бушлат, повесил на гвоздь в стене, а ушанку придержал в руках.
– Здесь у меня важный приказ. – Отвернул уголок стеганой подкладки. – Вот.
Никита Минович взял свернутый в трубочку листок папиросной бумаги, развернул.
– Приказы в шапке больше не вози! – строго приказал сыну.
Пока они с Андреем читали тесную машинопись, Леня стоял с шапкой в руках и выжидательно поглядывал то на комиссара, то на командира. В гимнастерке, без бушлата, он и вовсе смахивал на подростка. Волосы – льняные, мягкие, будто девчоночьи. Только по сипим глазам и угадаешь юношу, у которого есть уже и свой взгляд на жизнь, и воля, и настойчивость.
Прочитав приказ, Андрей споро выхватил из планшетки карту, глянул на нее, сделал пометку и сразу же стал одеваться.
– Я знаю, где это, – сказал Трутиков. – И дороги туда знаю. Километров двадцать отсюда.
– Вызови ко мне командиров взводов, – сказал Сокольный Лене. – И весь начсостав!
Хлопец рывком нахлобучил шапку, козырнул:
– Есть вызвать командиров!
Через несколько минут хату командира заполнили партизаны. Кондрат Ладутька в добротной немецкой шинели, врач Вержбицкий, медицинская сестра отряда Мария… Она сейчас мало походила на ту милую девчушку в стрелковой роте, а потом и во взводе Сокольного. Верно, из-за бледности – после тяжелого
