диверсанта поймали специально для вас.
Александр поблагодарил:
— Я пока не великий журналист, товарищ полковник. Но уж в свои очерки о заставе я вложил все, чем владею. Как опубликуют, сразу пришлю.
Зеленая «Волга» доставила его на остановку такси. А вскоре старый лимузин мчал его по обледенелой горной дороге мимо низкого кустарника, мимо голых холмов, навстречу медленно поднимавшемуся солнцу.
Шофер то весело пел, то еще более весело рассказывал о всяких авариях, происшедших на дороге, по которой они проезжали.
Но Александр слушал рассеянно. Его мысли были еще там, в горах, где за невысокой побеленной стеной несут суровую службу люди, для которых счастье не в славе, не в веселой яркой жизни, к которой он сейчас возвращался, а в том, чтобы никому не позволить нарушить эту жизнь...
Глава десятая
СПОРТ — ЭТО ИСКУССТВО?
В Москве уже лег первый снег.
Деревья в скверах стояли опушенные, искусно разукрашенные сверкающим снежным узором. Они были похожи на огромные белые кораллы. Снег в аллеях блестел так, что слезились глаза.
Как ни переполняли Александра впечатления, поведать их сразу ему не удалось. У Люси были здесь свои заботы, пока он там «прохлаждался» (как она выразилась) на границе. Свои заботы и свои огорчения.
Александр чуть не с вокзала помчался к ней. Было воскресенье — значит, она дома. Правда, он не давал телеграммы, но куда ей было идти? Тем более раз он приехал.
С волнением нажал он кнопку звонка.
— Алик приехал! Как раз к обеду. Очень удачно. — Нина Павловна была искренне рада, что не помешало ей заметить: — Удивительно, все гости всегда попадают как раз к обеду...
Впрочем, она говорила это без всяких задних мыслей. Просто чувство такта никогда не было у нее чересчур ярко выражено.
— Здравствуйте, Нина Павловна, спасибо, я уже обедал. А Люся дома? — Александр с беспокойством задал свой вопрос.
— Люся сейчас придет. — Лицо Нины Павловны приняло озабоченное выражение. — У нее большие неприятности, — сказала она шепотом.
— Неприятности? — Александр почувствовал, как холодок пробежал у него по спине. — Что случилось? Но Нина Павловна уже скрылась в столовой, предоставляя Александру следовать за ней.
В столовой в бархатной пижаме с кистями его встретил Петр Федорович, Люсин папа. Очки у него были воздеты на лоб, в руках он держал газету. Ночные туфли немилосердно шлепали о паркет.
Петра Федоровича Александру случалось видеть не часто. Известный врач, профессор, он вечно был в больницах, клиниках, институтах, на разных совещаниях и ученых советах, консилиумах и консультациях. Люсин отец был добродушен и рассеян. Кроме медицины и дочери, для него ничего не существовало. От всех иных забот его прочно ограждала Нина Павловна. Но сегодня было воскресенье, и Петр Федорович отдыхал.
— Входите, Алик, входите, — приветливо рокотал он. — Дочь говорила, вы уезжали куда-то. За границу? Да, да, вспоминаю, за границу. Где ж вы были, если позволено спросить, в каких палестинах?
— Я не за границей был, Петр Федорович, а на границе. На пограничной заставе. — Александр с тоской ожидал Люсиного возвращения.
— На границе? Как интересно. Ты слышишь, Нинон? Алик был на границе. Сейчас придет дочь, и вы все расскажете. Представляю, как ей будет интересно!
— Не уверена, — заметила расставлявшая на столе приборы Нина Павловна. — Не уверена, что ей что-нибудь может быть сейчас интересно. С ее неприятностями.
В голосе Нины Павловны звучал трагический упрек мужу.
— Ах да! — Петр Федорович схватился за голову. — Это действительно ужасно. Вы знаете, Алик, у дочери большие неприятности.
— Да что случилось? — совсем расстроился Александр.
— Ее обвинили в... профессионализме. Так, кажется, это у вас в спорте называется?
— В профессионализме? Люсю? — Александр был ошеломлен. — Но почему? Она что, деньги получала за выступления? Или в кино снимается?
— Какое кино! Какие деньги! — В голосе Нины Павловны звучала непередаваемая горечь. — Денег, слава богу, Петр Федорович еще достаточно зарабатывает. Интриги, Алик, это все интриги. Они все ей завидуют, все! Если б не эти интриги, Люсенька давно бы уж чемпионкой мира была. Поверьте мне, я говорю так не потому, что я мать. Но я знаю Люсеньку...
— Да нет, Нина Павловна, — заметил Александр, — чемпионкой мира не может она быть. Нет таких соревнований — первенства мира по художественной гимнастике, даже Европы пока нет. Это вроде нашей самбо...
— Нет? Нет? — Нина Павловна от возмущения даже уронила вилку. — А почему нет? Вы можете мне говорить все, что вам нравится, но я-то знаю: чтобы не дать Люсеньке выиграть первое место. Это я не как мать говорю...
Александр не стал возражать.
В этот момент хлопнула парадная дверь: вернулась Люся. Александр бросился в переднюю. Румяная с холода, вся опушенная инеем, Люся выглядела особенно красивой. Александр еле удержался, чтобы не сжать ее в объятиях, но в переднюю вышел и Петр Федорович.
— Вот, Алик, — зарокотал он радостно, — пришла дочь. Ты знаешь, Алик вернулся с границы. Он нам сейчас все расскажет... За стол, за стол!
Однако рассказа не получилось. Люся действительно была чем-то озабочена, но решительно пресекала все попытки матери и отца перевести разговор на эту тему. У Александра тоже как-то пропала охота делиться впечатлениями о поездке. Он вяло повествовал о своем житье-бытье на границе и сам удивлялся, как тускло и серо выглядело в его рассказе все, что он видел и пережил.
Петр Федорович не замечал напряжения, царившего за столом, и, в конце концов, начал рассказывать об интереснейшей операции, которую он проделал накануне.
Что касается Нины Павловны, то, воспользовавшись Люсиной озабоченностью, она подкладывала ей на тарелку такие порции, из-за которых в другое время возник бы неизбежный скандал. Но сейчас Люся ничего не замечала и машинально ела все, что оказывалось перед ней.
И только когда этот невыносимый обед закончился и они остались с Александром вдвоем в ее комнате, Люся дала волю своим чувствам.
— Прямо не знаю, как тебе рассказать, — заговорила она огорченно.
— Нина Павловна сказала, у тебя неприятности. Петр Федорович говорит, в профессионализме тебя обвинили. Как это может быть?
Люся рассмеялась.
— Ах отец! Все всегда путает. Ты знаешь, сколько раз я им все это дело рассказывала? Раз двадцать! Ничего не понимают. А ведь мама должна бы понять — все же актриса.
Люся помолчала. Александр не торопил. Он просто смотрел на нее и удивлялся, как мог так долго не видеть ее.
— В общем, так, — начала, наконец, Люся решительно, — неприятности не столько у меня, сколько у Елены Ивановны. Тут было совещание тренеров, и ей за меня попало. Помнишь, я исполняла упражнение
