Он здоровался с ней, и, если рядом были люди, Люся отвечала ему: она не хотела привлекать внимания. Если никого не было, она проходила мимо Виктора, словно это был воздух.
А вот Александр с Виктором здороваться перестал. И совсем не потому, что догадывался о чем-либо. Нет. Совсем по другой причине.
Однажды, после дежурства в дружине, он возвращался домой вместе с оперативником — лейтенантом из управления милиции, случайно оказавшимся в штабе. Им было по пути.
Говорили о том, о сем. Заговорили о дружинниках.
— Интересное дело, — рассуждал лейтенант, — вот я заметил, что среди дружинников нет нейтральных, ну равнодушных, что ли, отбыть номер — и домой. То есть есть, конечно, но совсем мало. А вот подавляющее большинство — отчаянные ребята и девчата. И ведь что интересно. Иной, хоть и принимают в дружину самых передовых, сознательных, все же нет-нет, а сачкует на работе. Или чего- нибудь натворит. А какой робкий, нерешительный, трусоватый — в кабинет к начальнику робеет зайти. Но на дежурстве, смотришь, совсем другой человек. Никакого хулигана не забоится. Девчонка-пигалица, от горшка два вершка, а иной раз такого бандюгу хватает — любо-дорого смотреть.
Лейтенант помолчал, потом заговорил снова:
— Но есть, конечно, и трусы. Рассуждающие. Это те, кто думает сначала о себе, потом — о других. Потому что вообще-то, — он повернулся к Александру, ища у него подтверждения своим мыслям, — дружинник, милиционер, пожарный — они всегда должны думать о других, а потом — о себе. — После паузы лейтенант добавил: — Хотя, конечно, всем бы надо думать сперва о других. Да... Ну, а вот есть кто о себе — в первую очередь. А не поранят ли, не покалечат, ну его к чертям, хулигана, меня бы не царапнул (лейтенант не заметил, как Александр покраснел). Вот если нас десять или, скажем, хулиганишка этакий невзрачный попадется — тогда другое дело. Такие очень пьяных любят. Пьяный иной раз здоровенный, а слабей ребенка малого, потому нализался уж по самое горлышко. Такого схватить да привести — одно удовольствие: вон, мол, какого орангутанга привел. А орангутанг-то слабей мартышки. Или еще если хулиган сам, как говорится, в руки дается. Вот я вам случай поведаю. Мне у нас в управлении один рассказывал. Под Новый год двое, известные друзья, один только из заключения вышел, на девушек напали. Возле Смоленской дело было (Александр насторожился). Так и так, мол, скидывайте барахло, часы там, сережки — ну какое у двух девчонок добро?
Завели в подворотню. И тут в эту подворотню — дружинники. Бывает так, повезет людям. Вот девчонкам этим повезло. Один из корешей проходными дворами смотался, а другому, как раз тому рецидивисту, податься некуда — так получилось. Он — обратно в подворотню, ножом размахивает. Дружинники — там двое девчат и один парень были — тыр-пыр, а парень уже на улице. И как раз тут еще трое дружинников подоспели. Двое, правда, еще далековато, а третий — рядом. И не просто дружинник, а мастер спорта — боксер или борец там, не знаю. В общем, он хулигана этого скрутил, нож отнял. Похвалили его, часами наградили. А потом выяснилось...
— Что выяснилось? — торопливо спросил Александр.
Лейтенант с удивлением посмотрел на своего спутника, не понимая волнения, прозвучавшего в вопросе.
— А выяснилось, что дружинник-то этот, как увидел того бандюгу с ножом (бандюга, надо сказать, подходящий, крепкий парень), так бежать...
— Как бежать? — задыхаясь, переспросил Александр.
Лейтенант удивился еще больше, но продолжал свой рассказ:
— ...Так, бежать. И тут этот парень грохается во всю длину на тротуар. Там, оказывается, ледок был, припорошенный снегом, — ну, он и поскользнулся. Куда рука, куда нога, нож отлетел... Вот тут-то этот дружинник сразу сообразил, что к чему, парню — на спину, руку скрутил — и привет. Никто ничего не заметил. Другие сбежались, поздравляют. Это все потом тот ворюга рассказал. «Я говорит, — хотел было ему сказать, что, не поскользнись я, никогда б он меня не поймал, а он мне так руку заломил, что аж в глазах потемнело. Скажешь слово, пригрозил, — совсем руку поломаю». Вот так.
— А может, он врет, хулиган этот? — изменившимся голосом спросил Александр.
— Зачем ему врать? Нет, он врать не станет. Я их знаю, уж вы поверьте мне, десять лет с такими вожусь. Он свою десятку получил: рецидивист, вооруженное ограбление, вооруженное нападение на дружинников при исполнении обязанностей. Зачем ему на себя наговаривать, что мол, если б не поскользнулся, так мог и наколоть того дружинника? Нет, он правду сказал. Но я к чему веду... Вот ведь трус был тот дружинник-то, себя берег, а еще боксер!
— Но почему же так все оставили? — дрожащим от возмущения голосом говорил Александр. — Раз это известно, надо было сказать, премию отобрать, вызвать этого...
Лейтенант недовольно посмотрел на Александра, сожалея, видимо, о своей откровенности.
— Ну чего шум поднимать? Это ведь, кроме следователя, никто не знает, ну вот он мне, еще, может, кому рассказал. Начальник управления сам часы вручал, приказ был. А теперь вроде все липа? Ну к чему это? Так — пример для других, а так — конфуз один. И потом, я вот рассуждаю, этот дружинник действительно трусом оказался, но ведь то случайность. Большинство-то на его месте не испугались бы. Хоть ты вот, например. Так зачем из-за одного такого всех дружинников марать! Разве дело в фамилии? Бежал хулиган, дружинник его задержал — вообще дружинник. Это правильно, это нормально. Так должно было быть. А что вот конкретный дружинник был трусоватый и задержание произвел благодаря случайному падению хулигана — это же исключение. А сам факт ведь протекал правильно? Так чего теперь шум поднимать?
Не уверенный в том, что его справедливая, но туманно выраженная логика убедила Александра, лейтенант покашлял и добавил:
— Вы-то, в общем, об этом деле не распространяйтесь. Это ведь я вам только, доверительно...
Александр успокоил его. Но, вернувшись домой, долго не мог заснуть. Вот, значит, как! Вот, значит, каким оказался этот «герой»! Этот хваленый смельчак! Этот Орлов, которым так восхищалась Люся, даже встречалась с ним, наверное, во время их размолвки. Часы получил! Улыбался, скромничал! Хорош! Этот на все способен! Надо вывести его все-таки на чистую воду. Но каким образом? Чем больше размышлял Александр, тем больше убеждался в невозможности этого.
Во-первых, он обещал тому лейтенанту. Человек доверился, а он подведет его, и не только его. Действительно, нужно ли сейчас раскапывать все это дело? В рассуждениях лейтенанта было немало справедливого. К чему ронять авторитет дружины! Да, Виктор — обманщик и трус, но дружина-то не такая. И зачем лишать ее заслуги, которая принадлежит ей по праву. Ну, а главное, как все это будет выглядеть? Мол Виктор пытался отбить у Александра девушку, он главный Александров противник на первенстве Москвы. И вот, значит, Александр все это время копал, рылся и, в конце концов, используя сомнительные показания какого-то бандита, сводит со своим соперником (во всех смыслах) счеты. Да, картина неприглядная! Как посмотрят на него после этого?
Но уж Люсе-то он скажет! Ей он обязательно скажет. Она должна знать, каков ее «герой»! На кого она чуть не променяла Александра!
Александр горел нетерпением скорей рассказать ей обо всем, что узнал в тот вечер, возвращаясь с лейтенантом домой.
Но ей он тоже ничего не сказал. Не смог. Ему показалось это мелочным, недостойным. Черт с ним, с этим Виктором. Пусть его мучает собственная совесть (если она у него есть конечно). А он, Александр, вообще не будет марать руки об эту грязную историю.
Но вот уж Виктору он руки больше не подаст. Ничего ему не скажет, просто перестанет здороваться.
Он так и сделал.
Виктор удивился. Он даже испугался, что Люся рассказала Александру. Потом понял, что здесь другое.
Однажды, выбрав момент, когда они остались вдвоем, он прямо спросил Александра о причинах его поведения. Некоторое время Александр смотрел Виктору в лицо. И было в этом взгляде столько презрения, что Виктор опустил глаза.
Потом Александр сказал:
— Знаешь что, Орлов, возьми-ка ты лучше свои часы, те самые, что тебе вручили за «подвиг» и
