— Рассказывай. Все.
Сергей, за минуту до этого веселый и возбужденный, сразу сник. Казалось, он за секунду осунулся, постарел (если можно применить это слово к шестнадцатилетнему юноше).
Долго молчал. Святослав Ильич не торопил его. Наконец Сергей вздохнул, посмотрел отцу в глаза и сказал:
— Я не виноват…
У Святослава Ильича словно гора свалилась с плеч.
Он не сомневался, что сын говорит правду.
— Давай, Сергей, рассказывай.
— У Славки — помнишь, из моего бывшего класса? — справляли день рождения. Посидели у него, потом решили погулять по парку — он там рядом живет. — Сергей говорил очень тихо, как-то тускло, и Святослав Ильич напрягал слух, чтобы все расслышать. — Шли, песни пели — негромко. Ты не думай, отец, все трезвые были. Выпили всего две бутылки сухого вина на семерых. Я-то вообще не пью, ты же знаешь. Смех! А им, ребятам, потом записали: «состояние легкого опьянения». Смех! Ну, веселые, конечно, были, наперегонки бегали, дурака валяли. Но все прилично.
Он помолчал, потом продолжал. Святослав Ильич слушал, не перебивая.
— Темно уж было, народу никого. Тут вдруг эта компания, тоже человек десять, наверное. Идут, куражатся. Выпившие. Нет, отец, не буду врать — не пьяные. Но тоже выпившие, и побольше нас,
Он замолчал.
— Дальше.
— Дальше было так.
В тот вечер Сергей впервые надел новую красивую рубашку, подаренную матерью в связи с успешной сдачей экзаменов, джинсы «Лео», привезенные в свое время отцом, который в общем его «заграничными тряпками» не баловал. На эту тему у них как-то возник даже оживленный спор. «Мало ли, что я за рубежом бываю! Так это я, а не ты, — говорил Святослав Ильич. — Ты должен одеваться как все. Нечего выделяться». «Вот если я не буду ходить в джинсах и „адидасах“, тогда и выделюсь, — доказывал Сергей. — Да ты приглядись, отец, в чем все ходят!»
Святослав Ильич пригляделся и был вынужден признать свое поражение. Действительно, не только все товарищи сына по техникуму, но и вообще большинство его сверстников носили джинсы, сабо, кеды «адидас», рубашки «тропикаль» — одним словом, наряды, которые Святослав Ильич доселе считал атрибутами пижонов и стиляг. Поразительно! И ребята все были вроде хорошие: комсомольцы, отличники, спортсмены, и родители у них за рубеж не ездили, а вот поди ж ты!
Пришлось одевать сына, чтоб «не выделялся». Итак, в веселом настроении, элегантный, предвкушавший радостный вечер и, конечно же, не подозревавший, чем этот вечер кончится, Сергей прибыл к другу Славе. Помимо удовольствия от встречи с бывшими одноклассниками у Сергея имелась тайная причина для радости. Дело в том, что ему позвонила Тамара.
Тамара казалась, наверное, самой неприметной девочкой в их классе, который славился на всю школу красавицами. И все эти красавицы, без единого исключения, были влюблены в Сергея. Он же прилип к пигалице — Тамарке, что вызывало не столько ревность (как можно ревновать к такой?), сколько удивление.
Они дружили. Вместе готовили уроки, ходили в кино, на каток. Вся школа это знала, поддразнивала Тамарку, Сергея — не решались. У него был открытый характер, но наступать ему на ногу все же не следовало: могло выйти боком.
Когда Сергей поступил в физкультурный техникум, у них с Тамарой возник конфликт на совершенно неожиданной и сугубо теоретической почве.
Они сидели в тот день на скамейке в метро — на улице дождь, податься некуда — и спорили, замолкая, когда с невероятным скрежетом останавливался очередной поезд.
— Это не профессия! — категорически рубит Тамара.
— Что не профессия? — подчеркнуто мягко спрашивает Сергей.
— Спорт — не профессия, — поясняет Тамара.
— Полностью согласен. А что, какой-нибудь идиот утверждает обратное?! — с преувеличенным возмущением восклицает Сергей.
— Представь! — с вызовом бросает Тамара.
— Вот так прямо всем говорит, что спорт — профессия?
Не говорит, но доказывает своими действиями.
— Да? И кто же это?
— Ты — это!
— Какими же действиями доказываю я, который «это», что спорт — профессия?
— Сергей, — Тамара принимает тон взрослого, объясняющего несмышленому ребенку, что совать пальчики в электрическую розетку нельзя, — вот ты идешь в физкультурный техникум, ты талантливый спортсмен, не спорю, наверняка будешь чемпионом. Так что, по-твоему, чемпион — профессия?
Сергей вздыхает изо всех сил.
— Томка, ты ведь отличница, тебя все в классе считают умной…
— Кроме тебя…
— Я тоже считаю тебя умной, даже гениальной, в математике например. Почему ты не хочешь понять разницу? Спортсмен, чемпион, рекордсмен — это не профессия. Преподаватель физического воспитания, тренер — профессия. Не сечешь?
— Да какая разница? Возвращаю тебе комплимент: ты тоже умный, литературу лучше всех в классе знаешь. А разве для спорта нужен интеллект? Недаром говорят: «Сила есть — ума не надо».
Томка, — Сергей начинает сердиться, он краснеет, — ты меня удивляешь. По-моему, первоклашки теперь знают, что спорт стал наукой, что лучшие тренеры — доктора и кандидаты наук, что там такие аппараты, приборы заделаны, которым космонавты позавидуют, что у нас не только техникумы и институты, высшие школы, аспирантуры тренеров готовят — целая научная литература, всякие там симпозиумы, конгрессы… В области спорта работают выдающиеся человеческие умы! Это же прекрасно— трудиться над красотой и совершенствованием человека…
Сергей замолкает и обеспокоенно смотрит на Тамару. Пожалуй, немного загнул… Не посмеется?
— «Красотой, красотой», — неожиданно ворчливо передразнивает Тамара. — Небось собрали в вашем техникуме красоток по сто кило весом, щеки как арбузы. А вы все размякли. Фу! Противно.
Сергей готов прыгать от восторга: высокотеоретический спор сводится к элементарной ревности. Но он сдерживает себя, он хочет до дна вкусить торжество.
— Почему же по сто килограммов? — возражает он вполне серьезно. — Есть и по пятьдесят, есть даже одна сорок пять — изящная очень гимнастка. Здоровые все, красивые многие — это верно. Так ведь спорт! О чем я толкую-то? Спорт делает людей красивыми и совершенными. Именно над этим я как будущий тренер собираюсь работать…
Тут он умолкает, поймав полный невыразимого презрения взгляд Тамары.
— Сорок пять килограммов! Да хоть пять! Все в ножищах да в ручищах, а мозгов небось на пять граммов.
— Господи, какие вы все ребята отвратительные, — Тамара вскакивает. — И ты не лучше! А я-то думала, хоть один умный…
Она неожиданно поворачивается и устремляется в вагон остановившегося поезда. Перед замешкавшимся на секунду Сергеем мягко смыкаются двери. Поезд уходит, а он остается один на перроне.
Торжество обернулось поражением.
С тех пор они иногда встречались у общих друзей, перезванивались по деловому поводу, и все. Что- нибудь предпринять ему не позволяло самолюбие. А уж то, что Тамара была «патологической» гордячкой, знали все.
И вот теперь — неожиданный звонок. Поговорив для приличия о пустяшных делах — нет ли учебника по физике, не может ли достать пластинку «Песняров», не знает ли случайно телефон Доры Яковлевны, бывшей учительницы математики? — Тамара спросила:
