только чуть длиннее.
– Что это? Волшебная палочка Гарри Поттера?
– Кого?
– Ладно, проехали.
– Это сканер. Считывает информацию, настраиваясь на биоритмы мозга твоего или… Ну, как захочешь. Можно использовать в медицине, можно для выяснения, какую правду думаешь.
– Не Поттера, Снейпа.
– Кого? Что за ерунда?
– Прости, младший замучил. Это персонажи их детского бестселлера. Говори по существу, что эта штука делает с полями?
– Она ловит дырки.
– Ты уже?
– Нет. Я ещё. Кое-что нужно доделать. Не до конца проработаны сенсоры – не держат настройку. Можно не успеть.
– Что не успеть?
– Войти.
– Ты в самом деле собираешься?
– На это я сегодня тебе не отвечу.
– Я итак понял. Ты ведь уже всё решил ещё лет двадцать назад.
– Заткнись, иначе опять спущу с лестницы.
– Кстати о лестнице. Тебе придётся оторвать свою гениальную задницу от твоей беспросветной занятости.
– Чего?
– Н-да. Сам не знаю, чего. Но, если ты мне друг, ты пойдёшь со мной на эту чёртову тусовку.
Павел внимательно смотрел на Виктора, и глаза его были отрешённо спокойны. Только губы слегка дёрнулись то ли презрительно, то ли сочувственно.
– Ну возьми свой сканер, считай все мои мысли, разложи мою душу на множители!
– Успокойся, я пойду.
– Спасибо.
– И тебе.
– Что? За что мне спасибо? Я… Я должен тебе сказать. – Виктор нервно достал сигарету, покрутил её в пальцах, засунул обратно в пачку. – Слушай: когда они пригласили меня, я знал, что им нужен ты. Я – идиот думал, они ошибаются, считают, что мы равносильны. Я хотел просто быть честным с тобой, собой, с ними. И, как мальчик, понимаешь, выложил им всё: и то, что идеи только твои, а я – так – записатор – калькулятор, и про статьи, и про Александра Филипповича с Соловьёвым в компании. Знаешь, я понял Иуду – у него были благие намерения.
– Забей. Лучше, что они выбрали тебя.
– Почему?
– Поймёшь.
– Нет, объясни сейчас. Моя жизнь превратилась в полное дерьмо! Прости, опять думаю только о себе.
– Всё нормально, старик.
– И, самое главное, – я недавно узнал: за всем этим стоит Соловьёв.
– Я понял это сразу, как ты сказал, что Катька оформляет развод.
– То есть? Какая связь?
– Ты просто давно не играл с Александром Филипповичем в шахматы.
– Ферзь на закланье?
– Типа того.
– Неужели право выбора – это всё враньё? А на самом деле его ни у кого нет.
– Почему же? Есть.
– Ага. Тебе предоставляется пара десятков петель, а ты добровольно выбираешь, в какую из них совать свою голову.
– Точно. Внимательно смотри на узлы – не все из них затягиваются.
– Наверное. Ладно, Паш, пойду я. Да, ты только делай вид, что ничего не знаешь, там на вечеринке.
– Разумеется, дружище.
Павел давно ждал предстоящей встречи, точнее не ждал, а просто знал, что она неизбежна. Важно было лишь то, на какой стадии его готовности она произойдёт. Ещё двадцать лет назад его жизнь попытались превратить в пьесу с элементами античной трагедии, но играть по чужим сценариям он больше не собирался. Теперь роль автора будет принадлежать ему, и он постарается навязанную ему драму превратить в фарс. По крайней, мере предстоящий акт.
Закрытый полулегальный клуб, существующий за счёт корпоративных вечеринок организаций не нуждающихся в рекламе, а точнее, нуждающихся в её полном отсутствии, был самым подходящим местом для празднования католического Рождества довольно крупной, весьма разношёрстной компании, в которой, впрочем, большинство людей практически всё знали друг о друге. Соответствующий празднику интерьер, изобилующий сверкающей мишурой, аляповатыми керамическими вертепами в стиле «примитивизм», мягко говоря, не отвлекал, но и не позволял расслабиться.
Павел с Виктором появились в дверях как раз в тот момент, когда все собравшиеся, изрядно наобщавшись в кулуарах, расселись по своим столикам, согласно договорённости, и уверенность в успехе мероприятия начала потихонечку угасать в связи с отсутствием главных персонажей, а потому эффект явления был почти Гоголевским. Сделав пару шагов к столикам, они остановились, дабы все желающие могли насладиться их элегантным утончённым видом (костюмы, если не от Армани, то, по крайней мере, и не от Зайцева). Павел изящно перекатываясь с носка на каблук, одаривал пространство своей знаменитой, сводящей с ума улыбкой. Правда, в данном случае можно было разглядеть в прищуре глаз отстранённую холодность, если бы, конечно, она не была замаскирована радушными морщинками, брызнувшими по вискам и скулам. Губы, обычно подвижные, чувственные, выражающие малейшие движения души их обладателя, лучезарно застыли, сомкнутые, как будто застёгнутые на потаённую молнию. О, господа собравшиеся, кто готов обвинить его в неискренности, придётся прилюдно доставать из-за пазухи камень. Вежливо поклонившись публике, так, что от некоторых столиков раздались аплодисменты, друзья взяли свободные стулья и сели не там, где было предписано, а где хотели: столик недалеко от выхода.
– Вам не будет видно сцены, а сегодня у нас живая музыка, блюзы.
– Нам видно то, что мы хотим видеть – громогласно заявил Павел и многообещающе поклонился Катерине, чей, собственно столик и загораживал им сцену.
Официальная часть оказалась скомкана. Разумнее всего было сразу приступить к напиткам. Зазвучали какие-то многозначительные тосты о месте, ответственности и самореализации учёного, которые друзья демонстративно не слушали. Когда же им предложили сказать что-нибудь разумное, – отказались, сославшись на некоторую невнятность речи, вот только что приобретённую. Их на время оставили в покое.
Заиграли блюз. Откуда-то из глубины сцены почти юношеский бархатный голос запел на приблизительно английском:
