вынув изо рта свисток, сообщил:
— Через десять минут засчитываю поражение.
И снова застыл со свистком в зубах величественный и неприступный.
Эдик жил тут же. Мы встали под окнами и стали кричать хором:
— Э-дик! Э-эдик!
Ребята старались изо всех сил. Один я кричал, не особенно громко. В окне третьего этажа появился мальчишка с завязанным горлом.
— Конь-ки! Клюш-ка! Конь-ки! Клюш-ка! — заорали все в один голос.
Только я для виду открывал и закрывал рот. Эдик не понимал, чего от него хотят, а только улыбался и пожимал плечами.
— Стоп! Так толку не будет, — сказал капитан. — Давайте я сам.
Он помахал руками. Мальчишка за окном вытянул шею. Тогда капитан похлопал ладонью по своим конькам и, схватив меня за ногу так, что я чуть не шлёпнулся, похлопал по подошве моего валенка. Мальчишка просиял и быстро-быстро закивал головой. Капитан потряс в воздухе клюшкой и опять показал на меня. Мальчишка ещё раз мотнул головой и исчез.
Через минуту открылась форточка и к нашим ногам шлёпнулись коньки с ботинками и клюшка.
— Ну и парень! — сказал капитан. — Этот не подведёт!
Тут мальчишка за окном как-то странно подпрыгнул. А на лице появилось такое выражение, точно у него вдруг заболели зубы.
— Что это с ним? — удивился Севка.
В неведении мы оставались недолго. Мальчишка вновь исчез, а на его месте появилась женщина.
Она сердито погрозила нам пальцем.
— Понятно, — сказал капитан. — Ничего не поделаешь. Бывает.
Ботинки пострадавшего за команду Эдика оказались мне впору. Тютелька в тютельку. Точно они были не его, а мои собственные. Хуже было другое. Я почти совсем не умел кататься на коньках. Я любил книги и прочитал их, наверно, больше, чем все ребята в нашем классе. А ко всяким там футболам-волейболам был равнодушен.
Мне гораздо больше нравилось скакать на храпящем коне рядом с д’Артаньяном или Питером Марицем — юным буром из Трансвааля, чем на нашем дворе лупить по мячу, стараясь попасть между кирпичами, изображавшими ворота.
Мама и бабушка, увидев меня на диване с толстенной книгой, говорили:
— Опять глаза портишь?! Пошёл бы на улицу. Погулял. Подышал свежим воздухом.
Папа посмеивался:
— Ты, брат, как воспитанница института благородных девиц. Те всё пухлые романы читали. Хоть бы раз домой с синяком пришёл…
Тут пугалась мама:
— Миша, что ты говоришь?
— Ничего, — отвечал папа, — парню надо больше бегать, в футбол играть…
— Видели мы этот футбол, — перебивала мама. В прошлое воскресенье по телевизору опять показывали. Здорового взрослого мужчину на носилках унесли. А много ли ребёнку надо?
Мне такие разговоры, понятно, большого удовольствия не доставляли. Но я считал, дело вкуса: одному нравится одно, другому — другое. Коньки купил мне папа. В позапрошлом году. На день рождения. Я немножко научился кататься. Но не очень. А в середине прошлой зимы, я не обманывал Севку, ботинки сделались мне малы. Папа хотел купить новые. Но мама сказала:
— Зачем напрасно тратить деньги. Скоро весна. А за лето у Костика ноги опять вырастут и придётся покупать снова.
Папа удивился:
— С каких пор ты стала экономить на сыне?
Я-то хорошо знал: не в экономии дело. Просто мама по тому же телевизору увидела хоккейную встречу. Играла наша команда с одной иностранной. Известно, хоккей, как говорят, — игра мужская. В ней разрешены и силовые приёмы. А тут ещё наши гости играли грубо, как объяснял комментатор. Мама с бабушкой только ахали. И вот теперь на негнущихся ногах я выехал на лёд и замахал руками так, словно хотел улететь в стратосферу.
— Лихо! — сказал наш капитан.
— Скользко… Что-то очень скользкий сегодня лёд… — я попытался изобразить улыбку.
— Ладно, — сказал капитан. — Вставай в ворота… Клюшку держи пониже.
Судья дал свисток. Игра началась.
Рассказывать подробно, что это была за игра, у меня нет охоты. Корова на льду чувствовала бы себя, наверно, увереннее, чем я. Я пытался кинуться туда, куда летела шайба, а ноги несли меня совсем в другую сторону. Чтобы не потерять равновесия, я цеплялся за своих и чужих игроков и они кричали одинаковыми тонкими голосами:
— Отцепись! Чего привязался?!
Зрители — и откуда они только набежали? — вопили, свистели и улюлюкали. Они прямо-таки помирали со смеху.
А вёрткий мальчишка острил:
— Эх вы, ничегошеньки не понимаете. Он показывает новый способ защиты. Бразильский!
Мы проиграли с разгромным счётом.
После финального свистка судьи обе команды опять сцепились в центре поля. А я добрался до скамейки, снял ботинки с коньками, сунул ноги в застывшие на морозе валенки и удрал.
Я понимал: произошла катастрофа.
Ребята во дворе всегда относились ко мне неплохо. Даже чуточку уважали. Я мог разрешить спор: кто написал «Всадника без головы», а кто «Последнего из могикан». Ко мне бежали, когда надо было узнать, что за штука автомобиль на воздушной подушке и чему равна первая космическая скорость.
Теперь меня не могла спасти даже скорость света и знание назубок всех приключений Шерлока Холмса. Я оказался голым королём. Завтра всё будет известно в классе. Алик Камлеев пустит по рядам ехидную карикатуру. Она попадёт к Ире Зиминой…
— Вы-ы… — я даже застонал, как от зубной боли.
Случается же, подумал я, с людьми этот самый… инфаркт, что-то такое с сердцем, отчего и помереть не долго. Вот бы мне его сейчас.
Тогда бы сказали:
— Чего вы хотите? Он же был тяжело болен. И всё-таки вышел на поле. Хотел выручить товарищей.
Вертлявый мальчишка, конечно, мог бы спросить:
— А чего он шарахался от моей клюшки, как заяц? Это что: тоже болезнь такая?
Но тут бы выступил вперёд судья, вынул свисток изо рта и сказал:
— Как ты смеешь говорить такое? За нарушение спортивной этики, за злостную клевету на товарища — дисквалифицирую тебя и запрещаю играть до конца сезона.
Я приложил ладонь к левой стороне груди.
— Так-так, так-так… — ровно выговаривало сердце.
— Тебе хорошо, — сказал я. — Сидишь там, в темноте, ничего не знаешь. А каково мне? Как завтра появлюсь во дворе? А в классе?!
Глава шестая
Утром меня разбудила бабушка.
— К тебе мальчик пришёл. Чудной. Я будить не хотела. Говорит: срочно!
