Первый из первых или Дорога с Лысой горы

— Без помощи депутатского корпуса Народного Собрания наш кинематограф никогда не станет воистину народным и не выберется из кризиса, в который ввергли его бюрократы прежнего режима!.. Только самый строгий контроль за каждым режиссером, за каждым актером, за каждым снимающимся фильмом спасет отечественное кино и выведет Россию в число великих кинематографических держав. Поэтому наша партия намерена вынести на обсуждение коллег-депутатов проект закона об основополагающих целях и задачах в развитии российского кино…

— Пойдемте отсюда, — предложил Чигиз, вставая из-за стола. — Не люблю я с утра принимать душ из помоев. Да и курить хочется.

Анечка послушно последовала за продюсером. Когда они выходили из зала, пламенную речь снова держал раскрасневшийся Худосокин:

— Я не националист, не шовинист и уж тем более не антисемит. Вы знаете, что у меня в роду были и камен щик, и полковой писарь, и пивник, и даже милиционер.

Я — демократ до корней волос!.. Но я настаиваю на том, что такой немаловажный вид искусства, как кино, нельзя отдавать на откуп людям с сомнительной идеологической ориентацией. Нет, нет и еще раз нет разным там мазохи стам и транссексуалам от кинематографа! Мы должны…

Свернув из центрального коридора в боковой, Анечка и Чигиз выбрались на палубу благополучно, хотя в ушах все продолжал бесноваться отточенный голос Худосокина.

…В глубоких шезлонгах, принявших их на верхней палубе, хотелось нежиться в дреме и медленно размышлять о пленительных глупостях. Но Анечка и продюсер об этом не помышляли.

Раскурив самую с виду буржуинскую сигару, выпустив в небо пышный султан голубоватого дыма, Чигиз начал так:

— Ну что ж, бесподобная Анна Павловна, давайте по существу… Вам хочется знать, что придется вам делать.

Прекрасно! Я отвечу двумя словами: ничего особенно го!.. Самое трудное, самое важное вы уже сделали: вы стали такой, какая вы есть. То есть, самою собой…

Именно такая вы нам и нужны!.. И мы предлагаем вам роль, о какой вы мечтаете. Вашу заветную роль. У вас ведь есть заветная роль?

— Разумеется, — призналась Анечка и опечалилась.

Потому что была уверена, что роль эту ей не дадут никогда.

Чигиз улыбнулся:

— Правильно! — наклонился к ней Чигиз. — Фильм, в котором вы мечтаете сыграть главную роль, не поста вит ни один режиссер. А потому и заветную вашу роль вам не предложит никто. Они просто о ней ничего не зна ют!

— Но откуда же знаете вы, о чем я мечтаю? — с замирающим сердцем восхитилась Анечка. Именно вос хитилась, потому что она поняла, что этот Чигиз дей ствительно знает ее мечту. И этому Анечка только обра довалась.

Продюсер тихонечко рассмеялся:

— Это проще простого, поверьте! Если в душе чело века живет мечта, возвышенная, настоящая, то она излучает такое тепло, что не почувствовать его невозможно.

Иногда, как у вас, излучение это так горячо, что все ста новится ясно после совсем недолгого пребывания ря дом… И поэтому мне известно, что теперь вы мечтаете не о Джульетте, а совсем о другой женщине… Девочка из Вероны избрала легкую судьбу, отказавшись от жизни рядом с любимым. Женщина, которая не дает покоя вашей душе, решила иначе. Ей открылась великая исти на, что любимый будет жить до тех пор, пока жива любовь к нему… Я все правильно говорю?

— Да, — чуть дыша прошептала ошеломленная Анечка.

Как и откуда узнал он? Словно бы заглянул ей в душу.

Резвый, пронизанный солнечным золотом ветер подхватил и унес новый султан голубоватого дыма сигары.

А голос Чигиза звучал будто не из соседнего шезлонга, но изнутри Анечки, из ее… памяти? сердца?

— Утро пригнало с востока, из близкой пустыни, ветер колючий и злой…

Или это уже вовсе не голос Чигиза?.. Но как бы там ни было, утро пригнало с востока, из близкой пустыни, ветер колючий и злой.

Волны его раскаленные, словно из чертова горна, набрасывались все яростнее на Гинзу и грозили засыпать деревню песком по самые крыши.

Люди попрятались по домам, позадвинув засовы. Женщины и старики торопливо, взахлеб читали молитвы, усевшись в углах, и просили Всевышнего уберечь, пронести стороной песчаную бурю.

Они молились так истово, что были услышаны, и после полудня ветер внезапно стих, сник и больше напоминал побитую палкой собаку.

Анна вышла из старого дома родителей, куда вернулась неделю назад, сбежав из проклятого Ершалаима, вышла и увидела его. Его!

В выцветшем рваном хитоне, в стоптанных старых сандалиях, с посохом сучковатым в руках он сидел на потрескавшемся валуне у колодца, обложенного белыми камнями на пустыре, который жители Гинзы с крестьянской наивностью именовали площадью.

Рядом с ним, на земле, сидели еще трое. Измученные и несчастные с виду. Буря и солнце поистерзали их, должно быть, до полусмерти.

Его же взгляд, встретивший Анну, светился спокойствием и умиротворенностью. Как будто его стороной обошли раскаленные волны мчавшегося по ветру песка, и не коснулись лучи разъяренного солнца.

Только мгновенья, всего лишь мгновенья Анне хватило, и она поняла, что за этим чужим человеком готова идти и в пустыню, и в черную бурю, и по адской жаре.

Пусть он только позволит…

ГЛАВА 6 БЫТЬ ТОЛЬКО СЕСТРОЙ

В выцветшем рваном хитоне, в стоптанных старых сандалиях, грязный, взлохмаченный, с сором каким-то в растрепанной бороде он походил на простого бродягу. Как и те трое, что были с ним.

И поэтому люди, как и Анна, вышедшие на площадь, разглядывали их настороженно. Мало ли всяких с недобрыми мыслями снует по дорогам от деревни к деревне и высматривает, как бы разжиться оставшимся без присмотра чужим добром!

Но открыто и сразу показать свое негостеприимство тоже нельзя. В жизни случается разное, и не одни проходимцы скитаются от деревни к деревне.

Поэтому Захарий-плотник обратился к пришедшим со сдержанным приветствием:

— Мир вам и помощь Господа нашего! — он устроился перед ними на корточках. — Можно спросить, кто вы такие, и что привело вас к нам, в Гинзу?

Сидевший на валуне ответил тихим, но чистым и сильным голосом, оглядывая немногочисленных собравшихся на площади спокойными глазами:

— Мир и вам!.. Я понимаю вашу подозрительность и хочу сказать, что нас опасаться не следует. Мы худого не сделаем ничего… А в вашу деревню мы пришли, чтобы встретить Андрея, брата Петра и Симона. Некоторое время назад он был с нами и, отправляясь назад, в Гинзу, приглашал навестить его. Вот мы и собрались!

— Если ты говоришь об Андрее, которого Бог от рожденья обидел заиканьем, то мы хорошо его знаем. И сейчас его кто-нибудь позовет.

Сидевший на валуне, оперевшись на посох, поднялся. И негромко, но твердо сказал:

— Это неправильно, брат! Бог никогда и никого не обижает. Но каждому он дает столько, сколько