Повернулся к сцене и пышущий негодованием Заваркин. Повернулся и немедля дернулся назад. От испуга. Потому что на сцене он увидел… Поцелуева!
Тот выпорхнул на нее игривой походочкой, затянутый в белый фрак, во всем остальном тоже белом. Как невменяемый жених, радующийся женитьбе. И только широкий пояс его был пронзительно алым.
Заняв позицию пред микрофонной стойкой у рампы в центре сцены, Поцелуев обвел зал счастливым взглядом, несколько раз кому-то попутно кивнул, кому-то подмигнул, кому-то состроил рожицу.
Затем, расправив плечи, поднял правую руку, звонко щелкнул пальцами. И из оркестровой ямы галопом вырвалась и закачала стены зала мелодия канкана, а из-за кулис на сцену выгарцевали двенадцать танцовщиц и давай, и давай!
Одеты красавицы были в коротенькие, просторненькие, донельзя прозрачные рубашоночки, под которыми ни-че-го.
Ну то есть совсем-совсем ничего. Из одежды. Зато не из одежды, н-да-а-а, доложу я вам…
Челюсти у джентльменов в зале акульи клацнули и отвисли, глаза из орбит повыпрыгивали, виски вспотели. Дамы зажевали губами, переносицами наморщились. И улыбались обиженно. Вздох восхищенья, обиды и сладострастья медленно-медленно перерастал в аплодисменты, которые затем стремительно взмыли под потолок, растревожили звонкотелую люстру, и обрушились вниз уже овацией. Обрушились, выдавив из сидевших в зале обильные брызги восторженных криков и свиста.
И вот когда общий ажиотаж достиг того пика, с которого оставалось только проткнуть потолок, Поцелуев взмахнул рукой. Сраженный его взмахом канкан умер мгновенно, красотки со сцепы испарились, а саму сцену накрыл мрак, из которого одинокий прожектор высвечивал только распорядителя церемонии.
— Ну-с, мои разлюбезные, оттянулись? — обратился он с пиратской успешкой к залу.
Изумленный зал притих еще непробиваемей.
— Молчите… — констатировал Поцелуев задумчиво. — Может и не начинать тогда?
Ему ответил известный всем голос из центральной ложи:
— Нет уж, будьте любезны!
— Вы настаиваете? — полюбопытствовал распорядитель.
Знакомый всем голос зазвучал с раздражением:
— Более чем…
— Хорошо, драгоценный Макар Электросилович, будь по-вашему! — Поцелуев отпрыгнул в сторону, развернувшись при этом к залу спиной, и выбросил обе руки вверх, как иллюзионист ва время коронного номера.
Из мрака сцены незамедлительно послышались металлический лязг, гул и рев, и со сцены в зал вылетел на полных парах несущийся паровоз, тянувший за собою допотопные вагоны.
В зале поднялся визг, заметались перепутанные зрители.
Но поезд, не причинив никому никакого вреда, никого не подмяв под колеса и даже вскользь не задев, промчался сквозь зал и исчез. Как будто его и не было.
Правда в воздухе после него плавали клоки отдававшего свежестью пара, пахло просмоленными шпалами, и кружили, оседая на пышные прически, парадные платья и плечи дорогих пиджаков, лоскутки сажи.
— Да, мои распрекрасные, это был тот самый поезд, — перекрывая ропот собравшихся, сообщил Поцелуев. — Именно тот, с которого все и началось!.. И право, мне как-то неловко, что в зале, где столько кинематографистов, многие приняли его за что-то другое. Ну да вечная сила искусства в ловком обмане и заключается. А чем талантливее люди, тем легче они на обман попадаются… — он развел руками и спросил: —Ну что, продолжим?
— Танки пускать будем или дирижабли? — отозвался из зала известный режиссер Распуздрач, но голос его звучал не так уверенно и саркастично, как ему самому хотелось бы.
Левая бровь распорядителя капризно изогнулась.
— Интересная мысль! Извольте…
И позади Поцелуева зарычали бульдогами моторы. На сцену выбрался один бронированный монстр, второй. Стволы их пушек опустились, прицеливаясь в середину зала.
А в это же время под потолком закружили штурмовики, то и дело пикируя и роняя вниз вой падающих бомб.
Залопались взрывы, послышались крики «Огонь, огонь, мать твою!.. Противотанковым заряжай!». Свистели осколки, долбили воздух пулеметные очереди.
Зрители в партере сползли с кресел и непонятно как попрятались под сиденьями.
Спас их все тот же знакомый голос из центральной ложи:
— Прекратите немедленно! Что за обострение конфликтности?!
Поцелуев послушно дважды хлопнул в ладоши.
Звуки битвы замолкли, зрители осторожно выбрались из-под кресел. Помятые, побледневшие, с испорченными прическами.
От прекрасных дам исходил аромат не французских духов, но гари.
С беззаботной улыбкой взиравший на все происходившее Поцелуев воскликнул, адресуясь к центральной ложе:
— Нет, вы воистину миротворец, драгоценный Макар Электросилыч! Что бы мы без вас делали?.. — тут он забегал глазами по партеру. — А как вам, господин Распуздрач, понравились танки?.. Вы ведь танки заказывали?.. Получили?.. Ну и как они?
Распуздрач промямлил нечто малопонятное.
— Ну и славно! А дирижаблей, простите великодуш но, не было. Не осталось на складе. Только летающие крепости нашлись. Но если вам дирижабли позарез нужны…
Поцелуев исполнил жест, который должен был заверить режиссера в том, что если дирижабли тому во как нужны, то распорядитель их для него раздобудет. Во что бы то ни стало.
— Вы подумайте. А надумаете, не стесняйтесь… — совсем уже миролюбиво произнес Поцелуев. — Должен сообщить вам, мои разлюбезные, — обратился распоря дитель ко всему залу, — что торжественную церемонию открытия нашего фестиваля, посвященного замечательному юбилею кинематографа, мы начали и с прошлого в виде поезда, на котором кино ворвалось в наш мир, и с эффектов, которые будут использоваться при съемках фильмов в недалеком будущем, если специалисты возьмут, как говорится, на вооружение самые последние достижения исследовательского центра сэра Девелиша Импа. Ну а теперь я хочу передать слово господам, просто жаждущим поздравить всех нас с предстоящим юбилеем. Итак…
Поцелуев снова отошел в сторону. На сцену обрушился свет, заставив зрителей зажмуриться. Зал наполнился волнующей всем известной мелодией, в звуках которой картонные фигуры известнейших кинематографистов всех времен и народов начали одна за другое оживать и подходить к рампе.
Точнее, они не подходили, а подплывали к ней. Подплывали на волнах мелодии, сочинил которую один из них. Вон тот, щупленький, невысокенький, в котелке и дурашливых ботинках, с трогательными усиками…
От рампы они улыбались сидевшим в зале. И глаза их были туманны. Наверное, от слез, от растроганных чувств. Кое-кто из них покачивал поднятой рукой. То ли приветствуя, то ли прощаясь. Кое-кто кланялся.
И ни один из сидевших в зале не заметил, что вышедшие к рампе не роняли на пол теней.
Несколько секунд постояв перед зрителями, гении растворились в воздухе, а вдоль заднего занавеса сцены уже выстроились их картонные фигуры. В полный рост.
— Да-а-а, — кашлянув, начал Поцелуев, вернувшись к центральному микрофону, — хорошо быть мертвым гением. Тебя обожают все. А оживи кто-нибудь из них сейчас… Эхе-хе-хе… Господин Заваркин первый бы его и не поставил на очередь в круиз по Средиземному морю. — Правду я говорю, Яков Степанович?
Заваркину захотелось раствориться в воздухе вместе с корифеями… Не получилось.
— Будьте добры, многоуважаемый председатель братства, — не отставал от него распорядитель, — пройдите на сцену. Ваш выход!
Прожектор выловил Заваркина среди всех остальных, и председатель почувствовал, как его
