молодой поросли. Но именно в парк направился Мартын. И, к великому удивлению мужиков, привел их к развалинам грота, некогда украшавшего парк и служившего местом развлечения и отдыха владельцев. При виде грота Стабарин приметно забеспокоился, спросил искательно и тревожно:
– Зачем сюда, Мартынушка?
– Сам знаешь, Александр Львович, что тут есть.
– Мартынушка… – взмолился Стабарин, – что хочешь сделаю, волю дам, земли… Только не надо сюда…
– Нет, барин, как раз сюда-то и надо. Откушал ноне одного своего кушанья, отведай и другого…
Заплакал Триворов:
– Ты-то откуда знаешь? До тебя все было…
– Как сказать. Покуда я на конюшне управлялся, Харя живодер – тута. Он мне под пьяную руку однажды здешние хоромы и показал.
Стабарин обмяк на руках мужиков:
– За что такие страдания…
– За дела твои, Александр Львович. За что еще? К слову, не скажешь ли, куды Харя подевался?
Дернулся Стабарин:
– Окстись, Мартын. Сам знаешь – сбежал с девкой этой, Нюркой…
– Ну-ну, Александр Львович, коли сбежал, то и ладно, меньше тебе страха…
Мужикам и Гошке непонятен был этот разговор, должно быть очень тягостный для Стабарина.
– Денег дам, Мартынушка! Сколько запросишь! – вцепился в рукав своего главного палача Триворов, когда вошли под прохладные своды полуразрушенного грота. – Женю, на ком хочешь…
– Ништо, Александр Львович! Сказывают, любишь кататься, люби и саночки возить. А ты на своем веку, ох, покуражился, помудровал над людьми.
Миновали один поворот, другой, третий. То почти ощупью двигались – темно, то откуда-то сверху из пролома падал сноп солнечных лучей, и дорога вновь становилась видимой. Мартын шел уверенно: бывал здесь прежде. Возле кучи хлама остановился.
– Подсобите, ребята! – начал раскидывать завал.
Скоро обнаружилась дощатая крышка с железным кольцом, какие обычно делают для подполья. Мартын потянул за кольцо, и крышка нехотя поднялась на ржавых скрипучих петлях. Все увидели каменные ступеньки, ведущие вниз.
– Давай его туда, мужички! – приказал Мартын.
– Не надо! – диким, нечеловеческим голосом закричал Стабарин. – Изведу, мерзавцы! С живых шкуру спущу!
– Опомнись, барин! – с сочувствием даже сказал Мартын. – Самому б оттуда выйти живым, а ты грозишься. Может, в последний путь провожаем. Тебе б помолиться о спасении души…
Волокли теперь Александра Львовича Триворова безгласным и обмякшим кулем.
Гошка, да не он один, озирался с изумлением. Выложенный белым известняком сводчатый ход. Мартын высек огонь, запалил свечу, находившуюся тут же, в ведомом ему месте, привел к низкой железной двери. Лязгнул замок, и дверь медленно, со зловещим визгом отворилась. Мартын зажег еще две свечи, стоявшие на грубом массивном столе. Мрак чуть расступился, и обнаружилось довольно-таки просторное помещение, со стенками и потолком, сложенными из того же белого, сейчас потемневшего камня. Гошка, а вместе с ним и другие не сразу поняли назначение и самой этой комнаты, и предметов, находившихся в ней. От потолка свисала веревка, перекинутая вверху через колесо. На стенах и столе – железные клещи крючья, в углу – жаровня со следами угля и золы.
– Чудно! – пробормотал озадаченно один из мужиков. – Кузня, что ли? Иль мастерская какая?
– Пытошный застенок… – Гошку осенила страшная догадка: – Глядите – дыба! – Он указал на блок с веревкой. – Здесь людей мучили!
Мартын первым скинул шапку и перекрестился. За ним другие.
– Угадал, парень, – сказал Мартын. – Барский пытошный застенок. Сколько тут человеческого мяса истерзано, пролито крови, сколько смертельных принято мук, одни каменные стены знают. А их не спросишь. Да и спросишь – не ответят. И они… – Мартын снял со стены большие железные щипцы, – тоже могли бы порассказать, как рвали тело: мужское и женское – равно. Или эти…
В гробовом молчании слушали мужики Мартына, который рассказывал о назначении каждого предмета.
– Так, православные, – закончил Мартын, – принимали здесь муки и смерть наши деды и прадеды от… – Мартын кивнул на Стабарина, – ихних дедов и прадедов…
Все повернулись, словно по команде, к Александру Львовичу Триворову.
– При мне ничего подобного… Это далекая старина… – ворочался тот затравленно на каменном полу.
– Ну, что же… – каким-то слишком уж спокойным и равнодушным голосом отозвался Мартын. – Старина – так старина, тебе ж легше будет… Айдате-ка туда, мужики… – указал на темный проем и взял одну из свечей.
И снова кричал осипшим голосом и бился в руках своих крепостных Александр Львович Триворов. А перед дверью в новое помещение вцепился в сапоги Мартына и принялся их целовать. С омерзением глядели мужики и Гошка на чудовищное унижение, которому подвергал себя Стабарин. Начинали
