У Гошки отвисла челюсть и глаза только что не выкатились из орбит. Вот это да!
– И вы против… – запнулся Гошка.
– Да, мы против царя.
– И вы, – вдруг осенило Гошку, – не Николай Иванович?!
– Совершенно верно, Георгий. Я такой же Николай Иванович, как ты Кирюха.
– А как вас зовут на самом деле?
– Вот об этом, мой дорогой, как-нибудь в другой раз. Ты и так узнал сегодня, я полагаю, довольно много.
Глаза Гошкиного хозяина опять чуть улыбались.
– Да уж! – вполне искренне воскликнул Гошка.
– Видишь ли, при любой подпольной работе…
Гошкины глаза опять округлились.
– …Да, именно так называется то, чем мы занимаемся, нужна не только предельная осторожность, но и доверие по отношению к людям, которые того, понятно, заслуживают.
Гошка не уразумел смысла последней фразы. Николай Иванович, открыв один из ящиков конторки, вынул небольшую коробку. «Патроны к револьверу системы „Бульдог“, 24 шт.», – прочитал Гошка, и лицо его залилось свекольным цветом.
Во время каменского бунта, в самую драматическую его минуту, когда Гошка прыгнул на Стабарина, тот, выстрелив неудачно в Мартына, обронил револьвер. А Гошка, в последовавшей суматохе, поднял. Сразу о том никому не сказал. Потом неловко сделалось, выходило, вроде украл. И от Николая Ивановича утаил.
Вечером зашел Викентий. Они с Николаем Ивановичем долго о чем-то беседовали в задней комнате. И по тому, как на него посмотрел, уходя, студент, Гошка догадался, что и о нем шла речь. И должно быть, говорили хорошее, потому что Викентий глянул на него весело и ободряюще.
В субботу ездили на рыбалку, где Николай Иванович на пустынном, заросшем густым кустарником берегу учил Гошку стрелять из револьвера. Дело это оказалось куда более мудреным, чем Гошке всегда представлялось. Он мазал по цели, в которую, казалось, просто нельзя было не попасть. Но мушка плясала в прорези прицела, при каждом выстреле револьвер откидывало в руке – словом, позор, да и только.
– Гляди!
В руках Николая Ивановича сверкнул тяжелый длинноствольный револьвер.
– Знаешь, что это такое?
Вот где впору было поклониться мастеру Михайле!
– «Смит и Вессон» тридцать восьмого калибра! – выпалил единым духом Гошка.
Николай Иванович переглянулся с Викентием. Студент одобрительно улыбнулся:
– А ты как думал!
– Придется и нам показывать, на что мы способны, – сказал Николай Иванович.
Он прикрепил к стволу старой ракиты неведомо откуда взявшуюся у него в руке карту – пикового туза – и, отсчитав от него тридцать шагов, прицелился. Грохнул выстрел – в левом верхнем углу появилось черное пятно. «Попал, а все же не посередке!» – обрадовался Гошка, обескураженный собственной неудачей. Второй – черная дыра обозначилась в правом верхнем углу. «Опять не по центру!» Но когда третья пуля вошла в правый нижний, а четвертая в левый нижний углы, Гошка понял: именно по углам целил Николай Иванович и точнехонько по ним бил. Последние два выстрела, казалось, не оставили на карте никаких следов. Она только вздрагивала. Однако, когда посланный за картой Гошка взял ее в руки, то почти со священным трепетом увидел, что обе последние пули пробили самое черное сердце карты, легли одна в одну.
Викентий хмыкнул:
– Вот это работа!
Потом стрелял он сам из своего, незнакомого Гошке, револьвера. Стрелял прилично, но далеко ему было до Николая Ивановича. А тот спокойно и дружелюбно похвалил:
– Неплохо.
Студент опять хмыкнул:
– Утолю твои печали!
– Вовсе нет. Просто надо больше упражняться. Стрелять каждый день.
– Каждый день? – не поверил Гошка.
– Если хочешь овладеть оружием, непременно каждый день.
– Но для этого надо иметь возможности, – сказал Викентий.
– Возможности надо искать и находить самому, – спокойно и, по обыкновению, дружелюбно, хотя Викентий явно, что называется, задирался, ответил Николай Иванович. – Каждый человек – творец самого себя и своей судьбы.
– Обстоятельства бывают сильнее человека, – возразил Викентий.
– Я бы сказал так: многие люди – даже большинство – оказываются слабее обстоятельств.
– Но… – начал было Викентий, уже горячась.
