– Это я так думал, а на самом деле это они, так сказать, изъяли предметы искусства у него. Я пока еще не знаю всех деталей этого дела, но вкратце вот как все происходило. Наумкин откопал где-то несколько рисунков старого итальянского мастера и решил на них хорошо заработать. Продал одну пару рисунков Заречному, а вторую – Романчиковой. Они же были коллекционерами, поэтому отвалили Наумкину неплохие деньги. Только неугомонный дядюшка, у которого оставалась еще одна пара, в итоге все же выяснил, кто на самом деле был автором этих рисунков, и вот тут-то его и разбил паралич.
– Но почему?! – воскликнула Таня, глядя на рассказчика во все глаза.
– А потому, что если я все правильно понял, то скоро мир искусства будет потрясен великим открытием неизвестных доселе рисунков Леонардо Да Винчи, вот! – выпалил Дворецкий с такой гордостью, как будто именно ему принадлежит честь этого открытия.
Таня была так потрясена, что сидела, раскрыв рот, и не могла вымолвить ни слова.
– Ну хорошо, – наконец обрела она дар речи. – А с Будкевичем-то что?
– Да все очень просто. Дядя вызвал племянника к себе, рассказал про картинки стоимостью в несколько миллионов и попросил найти для них покупателя. Ну, заодно упомянул про те несколько штук, которые уже продал по глупости. В общем, у Будкевича возникла мысль собрать все рисунки вместе, а потом уже выходить с ними на рынок. Он действительно нарочно спланировал гастроли так, чтобы иметь возможность побывать и в Перегудове, и в Ордынске. Мне он сказал, что надеялся вступить с владельцами рисунков в переговоры и постараться уговорить их либо продать ему рисунки, либо как-нибудь выманить их хитростью. Четкого плана у него не было, но поначалу все складывалось для него на редкость удачно.
– Ну еще бы, – встряла Таня, – Романчикова легко попала в его сети. Он усердно обхаживал ее на банкете, а потом еще и Таранова ей подбросил.
– Вот-вот! – подхватил Дворецкий, который неожиданно для себя увлекся разговором. – И все было бы замечательно, если бы Валентину Васильевну не убили. Будкевич растерялся. Он уже понимал, что первая пара рисунков от него уплыла, но придумать пока ничего не мог и сосредоточился на Заречном. Однако до писателя он вообще не добрался – того убили еще до того, как Будкевич успел с ним познакомиться.
– А как о рисунках узнал Вадик? – спросила Таня.
– Да сам же Будкевич ему и рассказал! Знаешь, ты меня прости, но мне кажется, он не такой уж умный, каким ты его себе представляешь. Зато ужасно хитрый. Я просто голову на отсечение даю, что в итоге он догадался, кто совершал все эти убийства. Однако ж поди, докажи, что он там себе думал. Будкевич признался только в том, что знал о покушении Веленко на Курочкина. Тот сам ему об этом сказал. Поскольку с Андрианом Серафимовичем ничего страшного не случилось, Алик, который просто трясся над своей антрепризой, решил Вадика не выдавать.
– Послушай, Валер, я знаешь, чего не могу понять? Как у такого человека, как Будкевич, в друзьях- приятелях мог ходить молодой осветитель Вадик Веленко?
– Это ты прямо в самое яблочко попала. Будкевич был не приятелем, а наставником Веленко.
– В каком смысле? – не поняла Таня.
– А в таком. Когда Будкевича выпустили из тюрьмы, он сразу в Москву возвращаться не стал. На полгода он осел в небольшом сибирском городке, где подвизался в местном театре. Там он и встретил невероятно талантливого парня, студента театрального вуза. Будкевич был потрясен его способностями, обещал взять с собой в Москву и сделать из него звезду мирового класса. С его подачи парню дали роль в спектакле, он репетировал с профессиональными актерами, готовился сыграть первую роль на профессиональной сцене. И тут случилось ужасное. Оказалось, что у парня есть скрытая фобия: он мог отлично играть перед коллегами на репетициях, но как только попал на настоящую сцену, его парализовал ужас. Короче, он провалил роль, едва дотащив ее до конца. Сначала думали, что это всего лишь паника первого выступления, но вскоре выяснилось, что это серьезно. Что-то типа болезни. В общем, парень чуть с катушек не съехал от горя, а Будкевич, который чувствовал в какой-то мере свою вину перед ним, пообещал, что не бросит его и что-нибудь непременно придумает.
– И этим парнем был Вадик Веленко? – не удержалась от вопроса Таня.
– Я тебя сейчас снова удивлю. На самом деле так звали совершенно другого человека, которого Веленко убил в пьяной драке, будучи еще подростком. Там какая-то жутко запутанная и темная история, в которой еще предстоит разбираться и разбираться. Главное же в том, что наш нынешний Вадик присвоил себе чужие документы, а с ними и чужое имя, и превратился в Вадима Веленко. Убитый им парень был сиротой. У него из родственников – одна бабка, к которой внук приезжал раз в год по обещанию. Именно ей фальшивый Веленко звонил каждый день в одно и то же время.
– Кстати, оживилась Таня, – эти звонки любимой бабушке по часам… Зачем ему это было надо?
– Просто он панически боялся того, что бабуся может устроить ему какой-нибудь неприятный сюрприз и неожиданно нагрянуть в гости, например. Он хотел быть уверен, что ничего такого не случится, вот и изображал любящего, но очень занятого внука, который хоть и не навещает, зато регулярно звонит, проявляет заботу.
– Ой, – встрепенулась Таня, – выходит, на самом деле Веленко не умеет снимать головную боль? Раз сибирская целительница на самом деле не его родная бабка?
– Кто его знает? – пробормотал Дворецкий. – Психи обладают всякими аномальными способностями. А то, что он псих, совершенно ясно. Знаешь, какой у него был закидон? Любое пренебрежительное высказывание об актерской профессии приводило его в бешенство. Он мгновенно терял над собой контроль. Когда кто-нибудь говорил, что актером может быть кто угодно, он готов был убить не задумываясь. Он постоянно носился со своей собственной теорией относительно величия актерского духа. Едва не прикончил Курочкина, который всего-навсего искал оправдание своему уходу от жены.
– Странно, что речь все время заходит о таланте Веленко, – сказала Таня. – Когда Будкевич заставил его играть дворецкого, это было… ужасно.
– Веленко или притворялся, или же дала себя знать его старая фобия.
– А за что он убил консьержку и Початкова? – продолжала допытываться Таня.
– Консьержку он убил потому, что она обратила на него внимание. Когда он в женской одежде выходил из подъезда, она пошла за ним. И этим подписала себе смертный приговор.
Во дворе он встретил Дениса Початкова. Початков, который только что был на премьере и сталкивался с Веленко лицом к лицу, был поражен тем, что тот одет в женские тряпки, загримирован и носит парик.
Наблюдательность сыграла с ним плохую шутку. Он тоже был убит.
– Но к чему вся эта чехарда с переодеванием?
– Возможно, чтобы запутать следствие. Возможно, артистическая натура толкала его на эксперименты. Как бы то ни было, но чтобы остаться наедине с писателем, Веленко просто вынужден был изображать женщину. Иначе шансов попасть в дом и отыскать рисунки у него не было. Все знали, что Заречный не жалует мужчин-журналистов, зато весьма охотно знакомится с хорошенькими брюнетками.
– А эта история с туфлями?
– Все очень просто. Проще не бывает. У Веленко были туфли для маскарада, однако у них сломался каблук. В последнюю минуту, как водится. Ходить по магазинам было некогда. Он ткнулся туда-сюда, но сорокового размера не оказалось.
– Но у Регины тридцать девятый! – вспомнила Таня.
– Растоптанный, – усмехнулся Дворецкий. – Регина уже выступала в этих туфлях, немного их разносила. Веленко удалось втиснуться в тридцать девятый. Помнишь, после убийства писателя, когда шофер высадил его возле старой колеи, он снял туфли и понес их в руках? Мы думали, боялся испачкать, а они просто были ему малы!
– Да, чтобы все это осмыслить, мне понадобится не один день, – протянула Таня. – Кстати, ты до сих пор не рассказал мне о загадке, которая мучает меня уже очень давно.
– О какой загадке? – удивился Дворецкий.
– Белинда что-то скрывает.
– Хм. Я и сам до смерти хочу узнать, что она скрывает. Вот как раз сейчас намеревался идти к ней разбираться. Расскажу тебе потом, при случае.
– Ладно, – легко согласилась Таня. – Иди и допроси ее. Я пока подумаю обо всем, что ты мне рассказал, и постараюсь со всем этим свыкнуться.
Проводив Дворецкого, она села на диван и уставилась в одну точку. Не прошло и минуты, как в дверь
