тяжелыми, непослушными.
Мишка, возвращаясь от пана, торопливо топил печку, варил токан, кипятил воду и бросал туда сушеные дички — груши, яблоки. Гафия утоляла жажду кислым наваром, но от этого ей не становилось лучше.
Дедо Микула продал дорогие ему вещи сына: сапоги, вышитую рубашку, шляпу. И на вырученные деньги привез к Гафии врача.
Доктор, осмотрев вдову, тяжело вздохнул:
— Да-а-а… Ревматический порок сердца с нарушением кровообращения…
И, встретив недоуменный взгляд старика, объяснил:
— Болезнь тяжелая, запущенная. В больницу надо лечь…
Старый Микула горестно опустил голову. Где же взять денег? Кто захочет даром лечить бедную крестьянку? Да еще теперь, когда хортисты все больницы в госпитали превратили.
Уходя, врач посоветовал Гафии употреблять побольше сахару, чтоб поддержать сердце.
Мишка несколько раз бегал до корчмаря, готовый выполнить любое его поручение, лишь бы получить хоть горсточку сахара. Но корчмарь сердито гнал его прочь. И мальчик опять возвращался домой в отчаянии. Как помочь маме, где взять сахару?
Юрко неотступно следовал за Мишкой. Его очень огорчали неудачи друга. Однажды он прибежал прямо на работу к Мишке. Остановился у ворот и пронзительно свистнул. Мишка сразу же выбежал к нему навстречу. Он знал: так может свистеть только Юрко.
— Слушай, Мишка, я знаю, где можно достать сахару для тети Гафии!
— Где, где? Говори быстрее!
— Вон там, видишь? — Юрко показал рукой на виллу, находившуюся по другую сторону Латорицы, в самом живописном уголке гор.
Хозяин жил где-то в Будапеште и в последнее время редко появлялся на вилле.
Раньше приезжали туда и гости. Они охотились на медведя, на диких кабанов, стреляли тонконогих косуль, убивали красавцев оленей, которые с каждым годом встречались в лесу все реже.
Теперь дом иногда навещала дочь хозяина. Стройная, с белокурыми завитыми волосами, она часами бродила по горам с ящиком для красок. На ее полотнах появлялись камни да пеньки. Люди иногда заглядывали, что она рисует, и удивлялись: «Пан бог дал Карпатам такую красоту, а она что малюет?!»
— Опять приехала хозяйская дочка. Я сам видел, — продолжал Юрко. — Теперь она не пеньки малюет, а людей. Кого малюет, тому хлеба дает. Наверно, у нее и сахар есть. У богатых все есть! — убежденно добавил он. — Только там, говорят, собак много. Злющие, одичалые.
Мишка даже к самому шарканю сходил бы и не побоялся, лишь бы сахару тот дал!
— А ты пойдешь со мной?
— Ты еще спрашиваешь. Хоть сейчас! — Юрко натянул шапку поглубже: холодно.
— Ну и пошли!
Мальчики шли быстро. Ветер с ожесточением поднимал снежную пыль, и земля точно дымилась. Вот они остановились, наспех выбили из деревянных башмаков снег и опять заспешили дальше.
Наконец из-за высокой ограды и густых елей выглянул большой дом. Кругом никого не было видно, только слышался ворчливый лай собак.
Юрко, прильнув к железной ограде, с удивлением воскликнул:
— Ой, смотри, Мишко. Вот где чудеса! Люди вон из глины вылеплены!
И для чего их налепили? Непонятно! Может быть, для красоты или чтоб воры ночью пугались?
А зверь у крыльца какой косматющий! Ему-то не холодно! Из чего же он сделан?
С головы Мишки слетела шапка. Он так засмотрелся, что не ощущал холода. А окна какие! Больше, чем двери Мишкиной хаты!
Неожиданно на крыльце появилась молодая хозяйка, одетая в светлый лыжный костюм. Видно, собралась на прогулку.
— Ой, смотри, тетка в штанах! — прыснул Юрко. — Вот бы нашу Маричку так нарядить… Ох и смехота была б!
Пани подошла ближе и в упор стала рассматривать мальчиков. И куда девалась их смелость! Мишка усердно ковырял пальцем снег на заборе. Юрко, потупив голову, старательно копал ямку носком башмака. Пани с надменной усмешкой посмотрела на его веснушчатый нос, на рыжие волосы, выбившиеся из-под заплатанной отцовской шапки, и отвернулась. Красивое ее лицо приняло скучающее, безразличное выражение. Казалось, она тут же забыла о мальчиках.
«Еще уйдет обратно!» — с испугом подумал Мишка и, переборов робость, спросил:
— Нет ли у вас, панико, работы? Какой-нибудь… Я все умею делать! — заверил он. — Мне бы хоть немножко сахару для мамы!
Он, пока говорил, вспотел, точно поднимался на высокую гору.
— О, ми имеем цукер! У тебья удифительно большой красивый гляза. — На ее лице опять мелькнуло любопытство. — Ты мне позировайт, ми рисовайт и давайт цукер. Пойдем!
Кроме последнего слова, Мишка почти ничего не понял. Он несмело последовал за ней. Юрко тоже было сделал шаг вперед, но она закрыла калитку перед самым его носом.
«Куда она меня ведет?» — забеспокоился Мишка.
У крыльца он украдкой дотронулся до статуи льва. «Из камня сделан», — заметил он и оглянулся на Юрка, который и тревожно и с надеждой смотрел ему вслед. Мишке жаль стало друга: замерзнет Юрко. Вон ветер какой сердитый!
Пройдя через длинный коридор, они очутились в большой светлой комнате. В глаза Мишке бросилось множество картин. Они висели на стенах, валялись на полу. На столе лежали тюбики с краской, на окнах — кисти. Несмотря на такой беспорядок, комната Мишке показалась сказочно красивой. Ничего подобного он не видел даже у старосты. Вон всадник нарисован как живой. А лес! Даже грибочки, как настоящие, виднеются под деревьями. Только почему такая красивая картина на полу валяется? Наверно, это не сама пани рисовала, вот и бросила. Мальчик так засмотрелся, что на минуту забыл, зачем пришел сюда.
Хозяйка позвала прислугу и сказала ей что-то на незнакомом языке. Вскоре та вернулась и принесла кулек с сахаром.
— Вот цукер, — сказала пани, — возьми.
Мишка порывисто протянул вдруг задрожавшие руки. Вот он, наконец, сахар! Мама поест и, может быть, выздоровеет!
— О, прекрасно, прекрасно! — обрадовалась пани и положила сахар на стол. — Так ты и стояль. О, ты протянуль руки, как вор. Ми рисовайт картина: «Маленький гуцуль — вор».
— Я не вор, про?шу пани. Я честный! — возмутился Мишка. — Малюйте такого, как я есть. Я буду долго стоять, до самого вечера и не шелохнусь!
— Сделай опять такой жадный гляза и протяни руки! — раздраженно и капризно приказала хозяйка, тряхнув светлыми кудрями.
Мишка не двигался.
— Возьми цукер, — сказала она уже спокойнее.
Мишка стоял в нерешительности. Подойти к ней, может, взаправду уже даст. Не будет же она играть с ним, как кошка с мышкой! Он несмело приблизился к столу и дотронулся до кулька.
— Так и стояль. Так и стояль. Ми рисовайт! — строго предупредила пани и сделала первый мазок.
У Мишки сверкнули на глазах слезы. Ведь каждый, кто увидит картину, скажет: «Так это же Мишка Берданик из Дубчан! Неужели он вор?» «Вор, вор!» — мучительно стучало в голове. Мишку охватила злость: да как она смеет вором его рисовать! Обида и негодование придали ему смелость.
— Я так не хочу, панико. Я не вор! Вот вам крест, что ничего ни у кого не крал! — Он торопливо и
