старательно перекрестился. — Может, вам дров нарубить или воды принести? Это я могу. Мне нужна хотя бы горсточка сахара. Моя мама очень хворая… Очень…
Он говорил взволнованно, быстро, боясь, что пани остановит его не дослушав.
Хозяйка сердито вскочила:
— О, негодный мальтшик. Ты не хотель позировайт, так ми понимайт? Ты имеешь красивый гляза, но глюпый голева. Ступайт отсюда!
Она вышла, хлопнув дверью.
Появилась прислуга и проводила Мишку к воротам. Он прошел мимо, не заметив Юрка.
Тот посмотрел ему в лицо и сразу понял: Мишку опять постигла неудача.
— Ну что? Не хотела малевать тебя?
— Вором начала малевать… Говорит: «Сейчас я намалюю маленького гуцуля-вора…» — дрогнувшим голосом пожаловался Мишка.
— Да ну? Значит, вором, тебя посчитала? А ну-ка, идем обратно! — вскипел Юрко, сбивая на ходу ком снега. — Я ей сейчас такого вора дам, ведьма поганая!
— Ничего ты не сделаешь, Юрко. Идем! — Мишка украдкой вытирал слезы.
Но Юрко и не думал сдаваться. Вцепившись руками в железные решетки забора, он закричал:
— Эй, ты! Чума рыжая! Сама ты воровка, слышишь? Беда бы тя побила! Вот придут на твою голову партизаны — одни штаны от тебя останутся!
К счастью, никто не слышал угроз Юрка. А то и вправду несдобровать бы ему!
Расстроенные неудачей, мальчики побежали обратно. Вслед им несся сердитый лай собак.
Вечером Мишка долго не мог уснуть. Его мучило раскаяние: надо было стоять. Пусть бы рисовала. Надо было скорчить ей такую рожу, чтоб она лопнула от страха! Где же теперь он достанет маме сахару? С кровати доносилось ее тяжелое дыхание. Оно было словно укором Мишке.
На другой день он опять стоял у железного забора. Но ему сказали, что пани утром уехала в Будапешт, ведь скоро рождество.
«Я верю, сынок!»
Бо-о-м, ба-а-ам! — звонили колокола в церкви.
Мишка по привычке проснулся рано. Он вспомнил, что сегодня рождество, что можно остаться дома, и радостно улыбался. Ох и кататься он сегодня будет, сколько захочет! А потом пойдет с мальчишками колядовать.
И опять о нем побеспокоилась Анця. Она заверила хозяина, что один день можно обойтись и без Мишки.
Обидно только: дни зимой короткие, точно кто-то отрезает от них по кусочку и пришивает к ночам. Быстро пролетит рождество, а там опять иди батрачь.
— И почему, мамо, дни зимой такие маленькие? — обратился Мишка к матери.
— Так пан бог хочет, на всё его воля…
Мишка мечтательно вздохнул: если у пана бога такая воля, то пусть он продлит сегодняшний день, пусть солнце не прячется так быстро за горы!
— А ты, Мишко, в церковь сходи. Слышишь, как звонят!
Гафия говорила тихим, ослабевшим голосом. Мишка оторвал голову от подушки, чтобы лучше слышать маму. Он посмотрел на ее лицо, казавшееся одного цвета с ее поседевшими волосами, и сердце его сжалось.
Он закрыл глаза и будто наяву увидел: они с мамой идут с работы по зеленому лугу, усыпанному весенними цветами.
«Мамусё, а кто посадил эти цветочки?»
«Одна дивчина, сынку, — улыбаясь, отвечает мать. — Весной ее зовут. Гуляла она, резвилась по холмам, по лугам да и рассыпала свои бусы. Где упала красная бусинка, там вырос красный цветок. Где голубая — там и цветок голубой. А вот где упала желтая бусинка, там одуванчики расцвели…»
И Мишке тогда казалось, что и мама его похожа на Весну. Только у той дивчины глаза, наверно, веселее маминых. Теперь ее лицо, измененное горем и болезнью, кажется совсем старушечьим.
У Мишки вдруг пропала охота идти кататься. Он живо соскочил с печки, подошел к матери.
— Мамусё… — Он давно ее так не называл. Считал, что ему, «взрослому» сыну, стыдно так обращаться к матери. — Хотите, мамусё, я сегодня никуда не пойду, я буду с вами!..
— Что ты, Мишко! Ты так ждал этого дня! Иди катайся. Только в церковь тоже сходи. Попроси пана бога, может, полегчает мне…
Нет, Мишке уже никуда не хочется идти. Праздничное настроение потухло.
Вдруг кто-то осторожно постучал в окно. Мишка прильнул к заиндевевшему стеклу и увидел чей-то рот. Потом стал вырисовываться и нос. За ним — глаза.
— Мишко, пошли кататься! — зашевелились за стеклом губы. — На дворе так хорошо!
— Это ты, Юрко? Заходи в хату!
Юрко не заставил себя упрашивать. Скрипнула дверь, и он стоял уже в хате.
— Тетю Гафие, отпустите со мной Мишку. На дворе столько солнца, аж глаза режет! — Юрко весело подмигнул Мишке.
Тот уже хотел было отказаться от приглашения, как Гафия тихо, но настойчиво сказала:
— Быстрей собирайся, Мишко. Такой праздник!
Мальчики не шли, а бежали. Снег ослепительно сверкал. Мишке казалось, что по снегу прыгают разноцветные точки-огоньки. Даже если закрыть глаза, огоньки не сразу исчезают.
Деревья слегка покачивали ветками, закутанными в пушистый иней. Они словно хвастались своим серебристым нарядом.
Много детей сегодня на улице. Взрослые отдали им свою одежду, обувь. Пусть хоть один день побудут на воздухе. Ведь сидят в хате всю зиму. И рады бы погулять, да не в чем!
— Бежим на реку. Сегодня и Маричка пришла. И Петрик тоже! Ему мама новые ногавицы[22] сшила, — сообщал Юрко.
Мишка ускорил шаги. Ему так хотелось увидеть Маричку! Несколько раз он заходил к ней во время ее болезни. Но каждый раз ему навстречу выходила ее мама:
— Не ходи, Мишко, не ходи, голубе! Бабка Ганна говорит, что лучше Маричке ни с кем не видеться. Успокоиться ей нужно от испуга…
Теперь Маричка уже выздоровела. Она тоже пришла на лед.
Вот и река. А сколько детей здесь сегодня! Шумливая, беспокойная, Латорица спряталась подо льдом, точно набираясь сил, чтоб весной опять забурлить, запениться.
— Эй, Мишко! Иди сюда! — захлебнулся радостью Петрик и побежал Мишке и Юрке навстречу. Неожиданно мальчик запутался в своих длинных штанах и упал. — Ох, эти ногавицы! — огорчился он. — Вот возьму и отрежу половину! Это мама такие сшила, чтоб и на лето хватило.
Мальчики весело смеялись, будто они и не расставались вовсе.
Только Маричка не принимала участия в веселье. Она стояла, переминаясь с ноги на ногу, закутанная в черный мохнатый платок, похожая на птицу. После болезни она показалась Мишке гораздо старше, серьезней. Лицо бледное, и даже морозу не удалось вызвать на нем румянца.
— Идем кататься! — предложил Мишка, потупясь. Он сам не понимал своего смущения.
— Не хочу! — коротко ответила девочка.
— Тогда, может, в церковь пойдем? — не отставал он. Подошел поближе, доверительно и горячо зашептал: — Я буду молиться долго-долго… Я буду просить пана бога за маму. Может, полегчает ей, айно?
Мишка с надеждой смотрел на Маричку, как будто от ее ответа зависело здоровье его матери.
— А я не молилась? Не просила деву Марию, чтоб не нашли Палия?! Божечки, почему она не услышала? Почему Ягнуса не наказала? Ходит пан биров, будто никого не убивал! Да еще землю у людей
