– А что ему еще остается делать? Конечно, он согласен.
Иван обреченно кивнул, и Лайма посчитала вопрос решенным, а тему закрытой.
– И не забудьте: сразу после концерта нам надо отправляться во владения Шаткова. Пора понять, чем занимается на чисторецкой земле этот господин.
– И за Мельченко мы хотели следить, – зевнул Медведь. – Возможно, его жизнь тоже в опасности.
– Как же следить, если он целыми днями на работе? – выразил общую досаду Корнеев.
– Кстати, Полянского это не спасло, – печально заметил Медведь. – Погиб прямо в охраняемом здании института.
– Говорил же я – давай насажаем «жучков». Можно сканировать телефонные разговоры, почту читать, порыться в компьютерах. Уверен – много чего всплывет. Вот мы бы сейчас и про Полянского уже что-нибудь знали.
– Без этого теперь не обойтись, – согласилась Лайма. – Только одно не исключает другого. Мельченко домой ходит, как мы видели, пешком. Опять же в выходные дни он чем-то занимается, с кем-то встречается, где-то проводит время, отдыхает. И главное: уважаемый Григорий Борисович – член жюри фестиваля. То есть всю неделю будет торчать не в институте, а в Летнем театре и его окрестностях, на официальных мероприятиях. Подумай, с какой стороны лучше его зацепить.
– Уже думаю! – Корнеев так обрадовался возможности заняться любимым делом, что мгновенно ожил и расцвел. Он, кажется, уже представлял, как будет рассекать волны в безбрежном море получаемой незаконным путем информации. – Справедливости ради напомню, что на мне еще наблюдение за музыкантами. Я должен террористов выявить.
– Как ты их выявляешь, мы теперь знаем, – обиженно заметил Медведь. – Мне нравится такой метод, я даже готов поменяться с тобой ролями.
– Мой метод основан на глубоком и мгновенном анализе внезапно возникающих ситуаций, – быстро сказал Корнеев. – А меняться ролями с тобой я не имею права. Согласись, разве я смогу заменить тебя в случае нападения каких-нибудь гадов? Пусть уж лучше каждый будет на своем месте.
Лайма прикрыла глаза. Сказать по правде, она считала, что ее место – в Москве, в благоустроенной квартире, находящейся в доме возле тенистого парка с прудиком посредине. Вспомнила Травина, который собирался увезти ее в путешествие по Европе, и стиснула зубы. Зубы хрустнули, и Корнеев с Медведем мгновенно подобрались.
– Вольно, – устало сказала Лайма. – Один идет спать, другой отправляется искать Мельченко. А я пока поколдую над костюмом для Ивана.
Летний театр был забит зрителями до отказа. Мероприятия такого уровня проходили в городе редко, поэтому повышенный интерес к нему местных жителей был вполне объясним. Выступающих встречали и провожали громовыми аплодисментами, вне зависимости от уровня исполнительского мастерства и музыкальных предпочтений. В общем, атмосфера в зале царила самая доброжелательная.
– Может, ничего? – вдруг севшим от волнения голосом спросила Лайма. – Может, проскочим?
– Наверняка, – неуверенно отозвался Медведь, с тревогой выглядывая из-за кулис на сцену.
Корнеев отстраненно улыбался, думая о чем-то своем. Кажется, он уже планировал, как будет плести свою электронную паутину вокруг Мельченко и Шаткова, и был при этом похож на паука-линифида, который плотоядно присматривается к новому участку леса, где летает и ползает много вкусных насекомых. Между тем сам Григорий Мельченко пребывал невдалеке от них – его лысина поблескивала в боковой ложе зрительного зала, где разместились члены жюри.
В этот момент к Лайме подбежал запыхавшийся администратор:
– «Заводные матрешки»? Очень хорошо. Пойдемте, я провожу вас в вашу гримерку. Ваш выход через тридцать минут. Сразу после австралийских аборигенов.
– А что тут делают аборигены? – поинтересовалась Лайма. – Кидаются в зрителей бумерангами?
– Играют на диджириду. – Администратор вытер платком вспотевший лоб.
– Где-то я слышала это слово.
– Такая дудочка, – напомнил ей очнувшийся от компьютерных грез Корнеев. – Помнишь, на выставке? Ее термиты выедают изнутри.
– Точно, – обрадовалась Лайма так, как будто идентифицировать музыкальный инструмент аборигенов было сейчас главным.
– Они долго выступают? – спросил Медведь, надеявшийся отстреляться как можно быстрее.
– Долго, – сообщил администратор, – минут двадцать, не меньше. Там, знаете, звуки природы, голоса зверей и птиц. Но имейте в виду, их программа может немного затянуться, особенно если они войдут в транс.
– Если они затянут, мы тоже войдем в транс, – недобро пообещала Лайма. – Так что лучше следите за регламентом.
– Если они входят в транс, их ничем не остановишь, – угрюмо ответил администратор. – На репетиции их не могли два часа со сцены выгнать, а ведь другие коллективы ждали! Но сейчас мы с ними специальную работу провели, и они клятвенно обещали уложиться в отведенное время, слово дали!
В гримерке члены группы «У» распаковали чемодан, в котором принесли свои концертные костюмы, вынули бубен, а Медведь осторожно развернул серую мешковину, достал блестящую двуручную пилу и осторожно поставил ее в угол. Пила немного прогнулась и звякнула. Корнеев с опаской посмотрел на нее.
– Ну что ж, – тяжело вздохнула Лайма, – начнем готовиться к триумфальному выходу на сцену.
Видимо, австралийцы сдержали свое аборигенское слово, потому что ровно через полчаса администратор уже стучал в дверь гримерной.
– «Заводные матрешки», ваш выход!
И члены группы «У» гуськом отправились за ним на сцену. Уже на подходе они услышали голос ведущего:
– Сейчас выступит самобытный отечественный коллектив из далекого Сыктывкара. Его творчество в чем-то консервативно, но в чем-то и весьма современно и даже, я бы сказал, по-хорошему провокационно. Это смесь классики и авангарда, которые, впрочем, твердо стоят на крепком фундаменте самобытной народной музыки. Однако не хочу предвосхищать события – пусть артисты демонстрируют свое искусство, и вы, дорогие зрители, сейчас сможете сами оценить их уникальное дарование. Итак, трио «Заводные матрешки», фортепиано – Лайма Скалкина, ударные – Евгений Корнетов, соло на пиле – Иван Зайцев!
– Что это он такое говорит? – сквозь зубы процедил Медведь. – Почему это я Зайцев?
– И откуда он этот текст взял? – так же тихо спросил у Лаймы Корнеев. – Послушаешь, так мы просто корифеи жанра.
– Это я надиктовала, – призналась Лайма. – Фамилия – чтобы тебя, Иван, получше замаскировать. Методом «от противного».
– Меня и так замаскировали – дальше некуда, – буркнул Медведь. – У меня от вашего костюма глаза режет. И теперь я понял, почему вы в гостинице меня сами регистрировали – чтобы я раньше времени свою новую фамилию не узнал.
– А текст этот в пресс-центре фестиваля составляли, – чтобы отвлечь его, зачастила Лайма. – Мне кто- то позвонил оттуда, попросил в двух словах объяснить, какую музыку мы играем. Я в двух словах и объяснила.
– Отлично, – произнес Корнеев. – Теперь осталось только оправдать ожидания Синюкова и добрейшей публики.
Когда «Заводные матрешки» вышли на сцену, стало очевидно, что ожидания они оправдали. Во всяком случае, по части провокационности.
Медведь в обтягивающих плавках, резиновой шапочке, скрывавшей прическу, очках для плавания и с огромной пилой наперевес был похож на заблудившегося в тайге дайвера, собравшегося запастись дровами.
Тащивший свой бубен Корнеев, который наотрез отказался надевать «крестьянские шмотки», оставил из заранее приготовленного костюма только сапоги. Вырядился же он в эксклюзивные лохмотья от «Дольче и Габбана». На голове у него была какая-то хрень с кисточкой, благодаря чему он удивительно напоминал
