скомороха, которого прогнали с ярмарки за пьянство.
Лайма выглядела приличнее всех в своей короткой юбочке и с густо нарумяненными щеками. Корнеев заставил ее надеть кокошник, который, путешествуя из Москвы в Чисторецк, слегка скособочился, зато придавал костюму яркую народную окраску.
Зрители сидели молча, завороженные открывшейся картиной. Они забыли даже про традиционные приветственные аплодисменты. Заранее предупрежденная ведущим о том, что надо говорить, Лайма, подойдя к микрофон у, дрогнувшим голосом произнесла:
– Вы сейчас услышите композицию, которая называется «Движение мысли туда и обратно».
И зачем-то добавила:
– Исполняется впервые.
Немного оправившийся от шока зал громко захлопал, поощряя оригинальный коллектив к действию. Тогда трио рассредоточилось по сцене.
Лайма обреченно уселась за фортепиано, Корнеев трусливо попытался укрыться за огромным динамиком, стоящим у самых кулис. Медведь, единственный, кто чувствовал себя довольно уверенно, сел на принесенный рабочим сцены высокий табурет, по-хозяйски расположив пилу и взяв руки смычок от контрабаса.
Под сводами Летнего театра наступила вежливая тишина – любители фольклора застыли в ожидании первых волнующих звуков. Но тут раздался оглушительный грохот – это Корнеев случайно уронил бубен, а микрофоны, понаставленные везде где только можно, усилили звук до чрезвычайности. Зрители испуганно вздрогнули.
Далее события развивались следующим образом. Корнеев, нагнувшись за бубном, ударился головой о динамик и громко, на весь зал вскрикнул «Ой!». Медведь обернулся посмотреть, что происходит за спиной. Увидев держащегося за голову Корнеева, он перевел взгляд на Лайму, которая вместо того, чтобы начать игру, корчила ему зверские рожи и отчаянными жестами давала понять – мол, сделай что-нибудь.
Медведь не был до конца уверен, что правильно понял своего командира, однако раздумывать было некогда, и он, продолжая корнеевский возглас, затянул:
Тут оправившаяся от шока Лайма ударила по клавишам, и Медведь замолчал, как будто его вырубили из сети.
Лайма тем временем честно пыталась исполнить фрагмент из какого-то раннего ноктюрна Фридерика Шопена. Так, как она его помнила по урокам в музыкальной школе. Но от волнения она взяла неверный темп, отчего задуманная великим композитором прекрасная, светлая и умиротворяющая мелодия стала превращаться не то в разухабистую тарантеллу, не то в аморальный чарльстон. Поняв, что ее явно занесло не в ту степь, но не в силах остановиться, Лайма, не прекращая издевательского опыта над Шопеном, умоляюще крикнула:
– Иван, начинай!
Медведь, всегда отличавшийся прекрасной реакцией, тут же взялся за пилу и смычок. По залу пронесся такой долгий, томительный, рвущий душу звук, что застыли все, включая Лайму. Но пока народ приходил в себя от первого потрясения, снова грянул бубен. На сей раз Корнев не уронил его, а просто решил напомнить присутствующим, что на сцене не дуэт, а трио.
Однако Иван, вдохновленный удачным началом, уже не обращал на такие мелочи внимания. Это и был тот самый экспромт, на который Лайма возлагала большие надежды. Медведь играл на пиле с большим воодушевлением, так проникновенно и завораживающе, что через некоторое время почти весь зрительный зал раскачивался в такт чарующей мелодии. Со стороны это напоминало сцену незабываемой встречи бандерлогов с мудрым, но голодным удавом.
Репертуар Ивана был разнообразен. Нон-стоп были сыграны «Светит месяц, светит ясный», «Степь да степь кругом», «Черный ворон», «Что стоишь, качаясь, тонкая рябина», от которой плакали крутые мужики в партере, «Вот кто-то с горочки спустился». А исполненному на бис бессмертному хиту всех времен и народов «Шумел камыш» зал тихонько подпевал.
Лайма воровато подыгрывала Медведю на фортепиано. Изредка в глубине сцены раздавался грохот бубна, словно напоминание о том, что рядом с прекрасным всегда есть место ужасному. Но на него внимания никто уже не обращал – слишком заворожил публику этот огромный мужик в плавках, извлекающий из своей пилы божественной красоты звуки.
Сцену они покидали под неутихающий рев зала. За кулисами на них набросился возбужденный и всклокоченный Синюков.
– Это триумф! – орал он и лез обниматься.
– Не надо преувеличивать, – сказала Лайма, пытаясь быстренько скрыться в гримерке.
– Вы беспощадны к себе, как все истинные таланты! – не унимался Синюков. – Я такого нигде не видел: сначала неукротимый авангард, потом – торжество истинно народной музыкальной культуры!
Еле отбившись от него, группа «У» заперлась в гримерной.
Некоторое время все сидели молча, потом Корнеев осторожно поинтересовался:
– Ну, и как прошло?
– Если бы ты бубен не уронил, то терпимо, – ответила Лайма. – Это то же самое, что в момент снятия денег с чужого счета уронить на пол ноутбук.
– А мне показалось, все остались довольны, – простодушно заявил Медведь. – Такие были аплодисменты. Жалко только, я через маску зрителей не видел.
– Хотел посмотреть, явилась ли на концерт та женщина с косой? – поинтересовался Корнеев, пришедший неожиданно в хорошее расположение духа.
– Главное, ты пилу видел, – добавила Лайма.
– Я ее чувствовал, – ответил Медведь. – Кроме того, кайф-то какой! Зрители, все чин чином. Обычно-то за пилу мы по пьяному делу брались…
– Лайма, Ивану нужно будет сделать массаж лица. А то его в институте по отметинам от маски расшифруют.
– Нет, но ведь действует! Действует народная мудрость, – прогудел Медведь. – Что самый лучший способ отвлечь внимание от лица – раздеться.
Лайма, избавившись от кокошника, неожиданно тоже развеселилась.
– Итак, господа, – заявила она. – Выступление, которого мы так боялись, состоялось. Мы теперь можем, наплевав на этот музыкальный форум, спокойно выполнять задание. То есть – искать террористов и охранять оставшихся в живых ученых.
– Жень, ты только не забудь положить на место бубен, – напомнил пунктуальный Медведь. – Кстати, я выяснил, что сегодня утром оперативники закончили работать в квартире Полянского. Она теперь стоит пустая. Хотя, наверное, опечатанная.
– Предлагаешь воспользоваться моментом и перед тем, как ехать во владения Шаткова, навестить квартиру Полянского? – спросила Лайма.
– Да что мы там найдем после милиции? – возразил Корнеев, приглаживая усы.
– Мало ли, – пожала плечами Лайма. – Милиция не нацелена на международных террористов. В отличие от нас. Поэтому стоит попробовать.
– На крышу дома можно попасть, перелетев вот отсюда. – Остро отточенный карандаш уперся в точку на карте. – Затем спускаешься с крыши по тросу вниз и проникаешь через окно в квартиру академика. Мы подходим вот здесь, потому что со стороны улицы дом не охраняется. Ты помогаешь нам подняться наверх, и мы вместе тщательно обыскиваем квартиру. Задача, прямо скажем, не такая сложная. Согласны?
Король техники Бамбанга Хендарсо, которому вновь предстоял полет на «летающем крыле», и рыжий виртуоз-взломщик Майкл О`Бреннан промолчали, но всем своим видом дали понять, что согласны со своим командиром.
– Конечно, надеяться на то, что мы обнаружим нечто действительно важное, вряд ли стоит, – продолжал Герлоф Схейл. – Однако мы должны провести эту маленькую операцию с целью удостовериться – эта линия розыска нами отработана полностью. К сожалению, мы не смогли добраться до сейфа Полянского в институте. Теперь поздно, если там что и было, это «что-то» уже перекочевало к его другу
