теперь посадят, и правильно, между прочим, сделают.
– А что я должна была делать – отказываться? Ты бы попробовал с ней пообщаться. Я бы ей до пенсии объясняла, кто я и что мне нужно.
– Как будем выпутываться?
– Да просто – отнесу мешок куда надо, скажу – пришла к бабке картошки купить, а она попросила меня передать его в милицию.
– А если они ее спросят?
– Пусть попробуют, – мстительно улыбнулась Лайма. – Они с ней уже общались. А кто с бабкой Пелагеей один раз пообщается, второго уже не захочет.
– То-то мужик этот постоянно жил у нее.
– Я, кажется, поняла, почему он у нее останавливался. Там до леса – рукой подать, он прямо за калиткой. Между прочим, и развалины рядом, минут десять хода.
– Как они, интересно, общались? – задумчиво спросил Корнеев.
– Да он, говорят, уже лет пять, а то и больше сюда приезжает. Вероятно, старуха тогда была более коммуникабельной. А потом они стали понимать друг друга без слов. Да и о чем им говорить-то?
– Ладно, – прервал ее размышления Корнеев, – быстро смотрим, что там у него, – и в милицию.
Кроме паспорта на имя Игоря Петровича Шашкова, в мешке были явно музейно-архивного происхождения военные карты боевых действий, которые велись в Тихорецком и соседних с ним районах. Карты были испещрены какими-то странными пометками.
– Ты езжай, а я пока поищу, кто такой этот Шашков и чем он занимался, кроме раскопок и продажи найденного.
В милиции, куда Лайму подвез галантный Остряков, все оказалось буднично и просто.
– А, – протянул дежурный, молоденький лейтенант, – помню, помню. Давайте мешок, приобщим его к вещдокам. Вы заглядывали, что там?
– Нет, конечно, – фыркнула Лайма, – зачем мне смотреть в чужой мешок? Меня попросили его отдать – я отдала. Мне надо что-то подписывать?
– Нет, оставьте свои координаты, если потребуется – вызовем вас. Говорите, в коттеджном поселке живете?
– Да. А когда вызовете? Когда найдут хозяина?
Лейтенант вздохнул:
– Если до сих пор он не нашелся, то, скорее всего, и не найдется.
– Извините, конечно, за любопытство. – Лайма скромно потупилась. – А где пропал этот мужчина? Неизвестно? У нас ведь в поселке все сплетни да слухи.
– Он же по лесам шерудил, знаем мы таких. Мог и в болото провалиться, и по пьяни еще что-нибудь учудить. А лес – дело серьезное.
– Его искали?
– Да кто будет заниматься поисками? Нас тут и так мало. Конечно, окрестности прочесали, даже с собаками. По этому делу и заявления никакого нет. Бабка, когда пропал жилец ее, пришла в администрацию – звоните, мол, в милицию. А писать ничего не хочет. Или не умеет.
– А родственники?
– Еще не объявились.
– Им сообщили? Нет? Так сообщите! – В голосе Лаймы звучало благородное негодование.
– Кому? Мы же не знаем, кто он и откуда. Может, в мешке этом что-то есть.
– Вот и посмотрите. А я поеду. Удачи! – И очень довольная собой Лайма пошла к машине.
– Знаешь, с кем мы имеем дело? – поинтересовался Корнеев, когда Лайма со стаканом сока в руке спустилась в его подвал.
– Знаю. С Шашковым Игорем Петровичем, чей рюкзак я только что отдала в милицию.
– Я выяснил, что господин Шашков был одним из лидеров черных следопытов. Эти серьезные ребятки, если верить их сайтам, относятся к нему с огромным почтением. Он у них что-то типа законодателя моды.
– В каком смысле?
– У них там разные направления есть. Но все поставлено на широкую ногу: импортные металлоискатели, землеройная техника. Наобум не работают – копают, руководствуясь исключительно картами военной поры. Главная фишка – обнаружить нетронутые военные захоронения, причем как наших солдат, так и немцев. Вскрывают братские могилы, фильтруют содержимое.
Лайма содрогнулась и сказала:
– Как можно, ведь это же кощунство.
– Конечно. Но представляешь, какие это деньги? Оружие, боеприпасы – все идет в дело. Они же бандюкам все это продают. А коллекционеры? Ордена, медали, бляхи всякие. Каски. Будешь смеяться, но у них покупают даже пластиковые коробочки с презервативами, которые солдатам вермахта выдавались.
– Какая гадость!
– Гадость, – радостно согласился Корнеев. – Но главный бизнес они делают на немецких именных медальонах. Если есть такой медальон, родственники могут подавать правительству прошение о пенсии. Пенсии, предсталяешь, какие там?
– Что-то я не очень...
– Объясняю. Находят ребята именной медальон. Затем анонимно (обычно через Интернет) запрашивают за них с граждан Германии по нескольку тысяч евро. Некоторые умудряются и на иномарку заработать.
– Ничего себе! – выдохнула Лайма.
– Так вот наш герой у них там один из первых. Кстати, он ведь был судим, но попал под амнистию.
– За что его судили?
– Вот как раз за хранение и торговлю оружием, которое они с приятелем добывали на месте старых боев.
– А что он здесь искал? Тоже оружие?
– Сложно сказать. Ты же видела карты – пометок много, планы были грандиозные. Наверное, и подельщики где-то есть. То ли еще приедут, то ли в другом месте остановились.
– Вопросы, одни вопросы, – грустно заметила Лайма. – Зачем приехал, куда исчез, да и вообще – при чем тут Шашков?
– Я мог бы потребовать сатисфакции, – важно заявил Корнеев. – Моя родственница едва не подверглась насилию с вашей стороны. Скажите спасибо писателю за то, что он вам помешал...
Налитый свинцовой угрюмостью, Чуприянов смотрел на него исподлобья.
– Ах, Антон! – воскликнула Саша, проходя мимо и мгновенно навострив уши. Она стукнула опешившего Анисимова по плечу. – Ты помешал Лайме подвергнуться насилию? Да как ты посмел?
Она расхохоталась и отправилась за очередным бокалом шампанского. Стоявший поодаль Бабушкин приблизился к ним и с чувством сказал:
– Постоянно мечтаю о том, как раздену Сашку. – У мужчин мгновенно вытянулись лица, а он добавил: – Хочу посмотреть, как она вздохнет с облегчением, когда ее кто-нибудь наконец расшнурует.
Саша, по своему обыкновению, затянутая в неправдоподобно узкое платье, шла по комнате танцующей походкой. Вечеринка, устроенная четой Дюниных в честь окончания отделочных работ в коттедже, была в самом разгаре.
– Слушайте меня! – крикнула Саша и постучала ножом по бокалу. – Если досидим до ночи, сможем все вместе посмотреть мой новый клип! Сегодня состоится его телевизионная премьера! Кто за?!
Конечно, все проголосовали за. Одна Леночка Дюнина ворчливо заметила:
– Вообще-то мы не телевизор собрались смотреть.
К приходу гостей она уже оказалась слегка навеселе и теперь, когда оптимальная доза алкоголя в ее крови была сильно превышена, сделалась раздражительной. Когда она повышала голос, в нем слышались
