своему почитателю добыть тайный ключ, которого тому так не хватало.
— Я не хочу идти вместе с остальными, — проворчал отец Мауро, словно пытаясь изменить ход его мысли. — Как и моя святая покровительница, я чувствую себя более одиноким, чем отшельник в пустыне. И не страдаю от этого. «In solis sis tibi turba locis», — как сказал поэт117. «И в одиночестве будь для себя самого толпой». И потом, сейчас время моих спутниц, я хочу сказать — синичек… Пора их кормить…
— Как, — воскликнул Ларри, — у вас есть птицы? Как uccellini118 у святого Франциска?
Отец Мауро пожал плечами, словно оправдываясь:
— Знаете, очень трудно прожить в таком уединенном месте пятьдесят лет и не иметь какой-нибудь отдушины… Книги и средневековые манускрипты — это хорошо, но мне стало необходимо чувствовать легкое дыхание жизни, которое несет с собой птичий щебет… А синицы очень неприхотливы и не боятся людей, — доверительно добавил он. — У меня были и дрозды, и славки, но я больше люблю синиц… Вы мне симпатичны, и коль уж вы не последовали за стадом, я вам покажу своих питомиц.
Взяв Ларри под руку, он потащил его за собой.
— Отец Мауро, это неразумно! — занервничал Ларри. — Вы же читали листовку! Вы слышали, что отец приор велел всем спуститься в подвал. Давайте присоединимся к ним. Вам нельзя оставаться здесь одному, поверьте.
— А кто покормит птиц? — спросил отец Мауро с обезоруживающей наивностью.
— Надо выпустить их, святой отец! Не мешкая! Они спасутся…
Отец Мауро покачал головой и, опираясь на стучавшую по плитам пола палку, решительным шагом двинулся к лестнице, которая вела во двор Благодетелей. Ларри последовал за ним. Неподалеку от статуи святой, под одной из аркад Браманте старый монах соорудил красивую клетку, позолоченные резные стенки которой могли сделать честь любому ювелиру. Как только синицы заметили отца-кормильца, они заволновались и защебетали.
— Тихо… Тихо… — прошептал он и повернулся к Ларри. — В синицах хорошо еще то, что их легко кормить, — пояснил он, роясь в кармане. — Несколько семечек подсолнуха, немного сала, хлебные крошки — и они сыты… Держите, мои красавицы… А вы, друг мой, перестаньте глядеть на небо, ничего не случится, говорю вам! Я их знаю, если бы они что-нибудь почувствовали, то заметались бы по клетке.
— Хотел бы я вам верить, — прошептал Ларри.
— А для спокойствия у них есть дуплянка. Удивительное дело, ее вход должен обязательно смотреть на восток, чтобы они могли видеть восходящее солнце, иначе птички становятся очень нервными. Еще надо, чтобы в дуплянку не могли забраться кошки. Ох уж эти кошки! Это единственные Божьи твари, которых я терпеть не могу: они убили у меня несколько десятков птиц.
Ларри внимательно рассматривал дуплянку. На повернутой к нему стенке была выжжена надпись: «Апельсины Формиа».
— Вы использовали ящики от цитрусовых? — спросил он.
— Да, маленький разбойник принес их с завода, что находится под горой. Ему оставалось только проделать посередине небольшое отверстие; только на это он был способен, ни на что больше.
Ларри не смог скрыть своего удивления.
— Как, разве он имел право выходить из аббатства?
Отец Мауро вздохнул:
— Отец Гаэтано разрешал ему это, потому что нам нужен был кто-нибудь, кто бы пересчитывал и нумеровал на заводе в Кассино ящики, прежде чем они попадали сюда и наполнялись книгами. Он и привык мотаться туда-сюда.
Перед Ларри блеснул лучик надежды. «Сколько же предметов прошло через его руки?» — подумал он и наклонился к отцу Мауро.
— Может быть, я когда-нибудь встречусь с этим вашим шалопаем, — произнес он небрежно. — Эти маленькие негодяи могут иногда…
— Бесполезно, — сказал отец Мауро. — Не было бы счастья, да несчастье помогло: благодаря всем этим печальным событиям я от него избавился.
— Вы с ним даже на богослужениях не встречаетесь?
— Нет, в одно прекрасное утро он пропал.
Ларри даже подпрыгнул от удивления.
— Пропал!
— В ноябре. С тех пор его никто не видел. Сначала мы думали, что он уехал со Шлегелем. Но отец Бернардо Браччи сообщил из Рима, что его с ними не было. Нет, он не годился в бенедиктинцы, — добавил монах.
Ларри задумчиво смотрел на клетку, внимательно изучая надпись на ящике. Потом повернулся к библиотекарю:
— Послушайте, отец Мауро, я ничего не понимаю в орнитологии, но мне кажется, что ваши синички чем-то встревожены. Может быть, им мешает мое присутствие…
Монах нахмурился и подошел ближе.
— Скорее их беспокоит то, что они недавно слышали пулеметные очереди, — проворчал он озабоченно. — Странно, но до сих пор так их раздражал только послушник Коррадо Кариани. Успокойтесь, успокойтесь, мои красавицы.
— Святой отец, уверяю, вам надо их выпустить. Они не улетят далеко, поверьте мне. Знаете, что рассказывали в Неаполе два месяца назад? Птицы, согнанные со своих насиженных мест бомбардировками, прятались в церковных исповедальнях!
Отец Мауро слабо улыбнулся:
— Мои синицы в исповедальнях Неаполя? Да, там они такое услышат… Что правда, то правда, жизненного опыта им не хватает… Я не очень много грешил и теперь спрашиваю себя, не стоит ли мне пожалеть об этом.
— Может быть, вы грешили нетерпением по отношению к этому послушнику?
— Это да, вынужден с вами согласиться…
Ларри колебался.
— Кстати, о Коррадо, — осторожно начал он. — Несмотря на плохие отношения с птицами, не говорил ли он вам когда-нибудь… перед тем, как убежать из монастыря, о гусях… серых гусях?
Отец Мауро непонимающе воззрился на него:
— Вы хотите сказать, о летящих гусях?
Ларри пожал плечами:
— Может быть…
— В конце зимы мы здесь каждый год видим вереницы стремящихся на север гусей и журавлей, но мне никогда не приходило в голову показывать на них ему, настолько мало этот молодой человек интересовался природой… Послушайте, я не помню, чтобы он говорил со мной об этом, но вы задали странный вопрос. По правде сказать, единственная история, связанная с птицами, которую я помню, произошла здесь совсем недавно, и я был очень этим смущен, но не уверен, был ли тогда здесь Коррадо.
— Все же расскажите, святой отец.
— Это случилось, когда я показывал библиотеку известному вам немецкому полковнику. Я рассказывал ему о драгоценных старинных рукописях Тацита и святого Григория, а он говорил о кубометрах и грузовиках, так что мы никак не могли договориться. Он, пытаясь меня умаслить, восхищался установленным в библиотеке порядком, как вдруг, изучая полки с трудами отцов Церкви, он с торжеством вытащил том in quarto, затесавшийся между святым Амвросием и Василием Великим, озаглавленный «О природе райских птиц и туканов». С какой иронией он мне его продемонстрировал! Никогда в жизни я не испытывал такого унижения! Как вы можете догадаться, я виню в этой непростительной ошибке Коррадо Кариани, который имел привычку делать что угодно, только бы облегчить себе жизнь! Кроме этого мимолетного эпизода, не было ничего, что имело хоть какое-то отношение к птицам…
Ларри кивнул и снова прислушался. С другого конца галереи раздавались литургические песнопения, произносимые нараспев, словно заклинания.
