настаивать.
— Домитилла, всплыть могут не только грязные делишки, но и он сам, в прямом смысле слова! Не забывай, что он на дне плавучего дока, и когда-нибудь портшез явится на свет, словно похоронное суденышко с сидящим в нем призраком. Чистка дна в доке, несчастный случай в море — и довольно! Все сразу поймут, что портшез взят у синьора Креспи, а внутри твой отец!
— Знаешь, у дона Этторе я тоже была. Он предложил мне, пока дом еще не рухнул, пожить у него. Я отказалась, сославшись на то, что мне больше нравится комната в госпитале, и он понял, что я ни под каким видом не желаю возвращаться в этот дом.
— Он говорил с тобой о портшезе?
— Да. Я ответила, что ничего не знаю. Мне кажется, до меня у него побывал кто-то из твоих друзей.
— Пол? Я хочу сказать: капитан Прескот?
— Не знаю, но это был кто-то, кого встревожило твое исчезновение и кто вел собственное расследование… Дон Этторе так на меня смотрел, что я подумала, что он мог что-то заметить или узнать.
— Ты ничего ему не сказала?
— Конечно, нет…
— Ты никогда ничего не скажешь, ничего, даже если тебя начнут допрашивать, — сказал он. — Никто ничего нам не сделает.
— Не волнуйся! Невозможно узнать, что произошло. Никто не видел, как мы спускали портшез с лестницы.
— Видел, — ответил Ларри.
Она вздрогнула, как попавшая в ловушку оленуха, нахмурилась и посмотрела на Ларри. Он чувствовал, как она мучительно пытается догадаться, что же еще ему известно.
— Так ты встречался с монашком? — спросила она презрительно. — Он ничего против меня не скажет.
— Я встретился с ним против собственной воли, — сказал он.
Снизу доносились гул и песни, словно люди праздновали чудо, совершенное их святым. Валерио наверняка был там в первых рядах. Ларри приблизился к девушке, испытывая яростное желание ее поцеловать.
— Я никак не мог понять, откуда у тебя взялись силы, чтобы отбросить твоего отца в зеркало, когда он собирался меня зарезать.
— Но они у меня нашлись! — воскликнула она сердито. — У меня нашлись силы, лейтенант Ларри. Мне придала их любовь к тебе. Ты же сам видел, как все произошло! Ты же мог видеть, что я не дала ему тебя…
— Но тебе было известно, что в доме есть еще кто-то. Послушай, мне было бы лучше, если бы я был уверен, что это не ты убила отца. Ты это знала с самого начала, и уверяю тебя, это сняло огромный камень с моей души.
Она опустила голову.
— Коррадо был нашим соседом, он жил на улице Карло Поэрио. Он влюбился в меня, когда мне было тринадцать.
— Я знаю эту историю, — ответил Ларри.
— Может быть, он тебе не рассказывал, как он постоянно старался зажать меня в угол, чтобы поцеловать или просто до меня дотронуться. Отец даже пожаловался его родителям, и они отправили его в интернат. Только потом он поступил послушником в монастырь. Но в конце ноября, за неделю до той страшной ночи шестого декабря, он пришел на Ривьера-ди-Кьяйя. Я не видела его больше трех лет. Он хотел снова застать меня врасплох и, чтобы понравиться отцу, принес ему фотографию автомобиля, груженного картинами, которую я тебе показывала, и старинное письмо, которое я отдала тебе в гараже. Вскоре они с отцом страшно поссорились из-за рисунка, и он исчез, чтобы появиться в тот самый день…
— На рисунке были изображены шесть летящих гусей… Те, о которых твой отец говорил перед смертью… А раньше он о них не упоминал?
— Я все тебе расскажу. Утром шестого декабря я увидела Коррадо еще до твоего прихода. Папа уже ушел в порт. Он сказал мне, что отец оставил рисунок у себя, но ничего ему не заплатил, что он пришел его вернуть и воспользоваться этим предлогом, чтобы сказать, что всегда меня любил. Он попытался поцеловать меня, я дала ему пощечину и велела убираться. Я думала, что он так и сделал. Но в ту минуту, когда я кинулась на отца, чтобы помешать ему, он молча возник рядом. Я помню, что кинжал упал, Коррадо подобрал его и…
Она равнодушно повторила жест Коррадо.
— Я видела в то мгновение его взгляд. В нем был вызов, он словно говорил: «Я делаю это для тебя, без меня ты бы из этого не выпуталась, и он тоже». «Он» — это ты, — уточнила она.
— Я понял.
— Я не знаю, что стало с рисунком, о котором ты говорил. Я его не видела. Думаю, что Коррадо нашел его и унес с собой.
— Мне это известно, потому что он прятал рисунок в своей лачуге, и мне пришлось буквально вырвать его у него из рук. Он сильно попорчен, но я верну его монахам, как только смогу.
— Можно посмотреть?
— Если хочешь! Он у меня. Правда, вряд ли на нем можно еще что-нибудь разглядеть…
Она пожала плечами:
— На самом деле мне не хочется. Если бы эти гуси могли на своих крыльях отнести меня к тебе — тогда да… А так…
— Все-таки ты должна была рассказать мне все на следующий день там, в гараже, — сказал он с упреком. — Прежде всего, я уже тебе говорил, это сняло бы с моей души груз отцеубийства. И, возможно, я бы поступил по-другому… Может быть, я не отправился бы в этот монастырь, а просто постарался разыскать Коррадо — ты же знала его фамилию, — рассчитывая на то, что у него есть вещи, которые меня интересуют.
Она вдруг разрыдалась у него на плече.
— Я хотела, чтобы ты любил меня… я хотела, чтобы ты думал, что это я тебя спасла…
— Я восхищаюсь тобой, Домитилла! Ты и в самом деле спасла меня, и я никогда этого не забуду. Ты остановила его руку и не дала ему меня зарезать. Бедняга Коррадо только… только довершил дело.
Он отстранился и посмотрел на девушку. Она продолжала тихо плакать. Ему снова захотелось ее обнять и страстно овладеть ею.
— Я всегда буду помнить об этом и, может быть, после войны вернусь навестить тебя и еще раз поблагодарить…
— Нет, — ответила она. — Это слишком просто.
Она утерла слезы подолом юбки, открыв в этом полудетском жесте свои худые мускулистые ноги.
— Почему ты уехал? — повторила она, икая. — Наверняка есть еще какая-нибудь причина, кроме того, что ты хотел от меня отделаться… Ты не все мне рассказал… А я тебе сказала все…
— Но не о влюбленном монахе-расстриге!
— Он ничего мне плохого не сделает, говорю тебе. Он вроде тебя, он слишком сильно хочет еще раз меня увидеть, даже если я выйду замуж!
— Я о нем больше не беспокоюсь. Бедный влюбленный лежит там, — сказал он, указывая на поле лавы позади них.
— Ты хочешь сказать, что…
— Да.
Приоткрыв рот, она молча смотрела на блестящий дымящийся язык застывающей лавы, тянущийся среди цветущих деревьев.
— Отец-библиотекарь сказал мне, как называется его деревня, — пояснил Ларри. — Когда я добрался до Сан-Доменико, чтобы задать ему несколько вопросов, он попытался выстрелить в меня, но только сам себя ранил. Я забрал у него рисунок и собирался вернуться туда вместе с твоим будущим мужем, чтобы
