отправив караулы на смену. Младший политрук уехал с караулами, проверять своё хозяйство. Парень явно взялся за ум, да и руководство, конечно же, помогло. По крайней мере, в разговорах красноармейцев все чаще проскакивало: «Политрук сказал. Спроси у комиссаров». Я был этим очень доволен, тем более, что после мужского разговора Николай Яковлевич понял, что командир за любовь, но кобелячество ненавидит. Под потолком клубился папиросный дым, из открытого окна доносилась песня пулеметчиков:
Эх, как мне повезло с Зубрицким! Такую поэму в подарок принес! А порядок в автовзводе! И лях с ним, с возрастом, такому человеку не то что «кубики», «шпалу» не жалко. Но увы, бодливой козе бог рогов не дал. Вот так и мне, человек десять заслуживают офицерского звания, но даже Ливицкий разводит руками. Зазвонил телефон, и я ткнул папиросу в пепельницу:
— Слушаю. Что-о!? Немедленно выезжаю, до моего приезда ничего не предпринимать. Ничьих приказов не выполнять!!
Бросив трубку, схватил фуражку и, машинально хлопнув по кобуре, выбежал из канцелярии.
Выскочив из «Эмки», я быстро оценил обстановку. Раскорячившаяся на мосту «полуторка» полностью загородила проезд и, раскинув боковины капота, сильно напоминала умирающего лебедя. В кузове этой, мать её американскую, «лебедушки», ютились десяток пацанов в ни разу не стираных гимнастерках. Из-за машины раздавались щедро сдобренные матом крики. Осторожно обойдя машину, я увидел старшего политрука, размахивающего «ТТ» перед носом моего сержанта. Заметив меня, сержант очень обрадовался:
— Товарищ старший лейтенант!
— Ты, крыса тыловая, совсем в званиях запутался!? — взревел старший политрук, но перехватив взгляд сержанта, обернулся.
— А, начальничек явился, — нехорошо ухмыльнулся он.
Я откозырял, и подчеркнуто обращаясь к комвзвода, строго спросил:
— Почему, машина мешает движению? Немедленно устраните. — И только после этого, обратился к грозному политруку: — Исполняющий обязанности командира ополченского батальона, старший лейтенант Листвин. Это ваша машина, товарищ старший политрук?
— Да, моя!
— Прошу вас, приказать вашим людям оказать помощь для эвакуации автотранспорта.
— Нет уж. Это вы по-быстрому прикажите этому наглому сержанту, вместе с его людьми, грузиться в машину. Хватит тут просиживать штаны, на передовой бойцов не хватает!
Я внимательно посмотрел на сержанта, тот понял, и быстро отошел к машине.
— Товарищ старший политрук, вы устав, конечно, же знаете?
Тот явно опешил от подобного вопроса, но ответить отрицательно он уже не мог:
— Что за увертки, старлей?
— Напомните мне, призванному из запаса, кто может снять часового с поста? — Понизив голос и сделав шаг вперед, заставляя политрука отступить, я продолжил: — Более того, запамятовал упомянуть, что я также исполняю обязанности заместителя командира Полесского укрепрайона. Если у вас есть соответствующие полномочия, то вы можете пройти в вон то здание, — махнув рукой на обком, я продолжил, — Там обратитесь к комбригу Бабыне, и дивизионному комиссару Ливицкому. Вот им и расскажите про тыловых крыс и героев передовой в шевиотовых кителях.
Старший политрук стал бледнеть, возмущенно попытался что-то сказать, но не на того напал:
— Более того, при малейшей попытке воспрепятствовать несению караула, я могу вспомнить и пункт про нападение на часового! Поэтому прошу вас, товарищ старший политрук, оказать помощь в разблокировании движения на мосту стратегического значения!
Не знаю, случайно или нет, но пулеметчик в этот момент решил повернуть свой «максим». Скрип самодельного вертлюга поставил окончательную точку в нашем разговоре. Бросив на прощанье угрозу об обязательном упоминании моей фамилии в рапорте, старший политрук ретировался к своей машине.
Вскоре, закашлявшись, выпустив облако черного дыма, «полуторка» завелась, и быстро скрылась за рекой. Сборище людей и телег на площади почти прекратило свое броуновское движение и стало вытягиваться к мосту. Остановившись у «эмки», я закурил и посмотрел на часы. Произошедший скандал оставил в душе неприятный осадок, но в вечернем рапорте описать его было необходимо. «Вот ведь интересно» — пришла мне в голову мысль, — «Ведь товарищ политрук так и не представился. Может быть, он сержанту объявился? И документы я у него не проверил…»
Крик, полный ужаса, легко перекрыл монотонный шум переправы и растаял в белесых небесах. Еще звенели на площади отголоски, а я уже бежал туда, на ходу вырывая из кобуры, вдруг ставший неподъемным, наган. На безликой, привычной глазу телеге, запряженной равнодушной ко всему лошадью, стоял, вытянувшийся в устремленную к небу стрелу, какой-то весь серый человек. Голос его дребезжал, но все больше людей останавливались и поднимали головы:
— Грядет, грядет кара божья. Вон всадник бледный, вон конь вороной… Скачут, скачут, за богохульниками, а яны не бачаць …[6]
— Прекратить! — закричал я, но бормотание уже переходило в визг:
— Ён ужо блізка [7]. Пяты анёл ужо трубіў [8], и сейчас саранча падет, и были у нее хвосты как у скорпионов, і ў хвастах яе былі джалы …[9]
Я выстрелил. Застыв на казавшееся бесконечным мгновение, человек, уже бывший, все-таки замолчал и упал. Подойдя к телеге, остановился и оглядел присутствовавших.
— Кто он? — вытолкнул слова через ставшее наждаком горло. Стоящий совсем рядом мужик с кнутовищем в руке вздрогнул, поглядел на труп и поднял на меня взгляд. Глаза, когда-то голубые, а теперь выцветевшие, были равнодушны, но в словах звучало сомнение:
— Человек. Божий. А ты его стрельнул…
Я взорвался, подскочив к мужику, попытался схватить его за грудки, обнаружил у себя в руке наган, рывком загнал револьвер в кобуру, и начал трясти бедолагу:
— Божий!? Да этот блаженный, как бы не от князя тьмы засланец!! Что он там орал про небо!? Побачь сам, нету в небе никого!!
— Бог, там есть. — набычился мужик, поудобнее перехватывая кнут. Я как-то резко успокоился и отпустил его рубашку:
— Бог? Если он там есть, то он завсегда на нашей стороне.
— Ты бы крест сначала надел, а не звезду вашенскую. — протянул стоящий недалеко дед в когда-то черном костюме. Повернувшись к нему, я негромко ответил:
— А бог на фуражки не смотрит. Он у нас в душе, все видит. Когда сражаешься за Родину свою, то дело твое богоугодное, и кто бы ты не был, Он всегда на стороне твоей. А тем, кто грабить пришел, кто людей невинных жизни лишает, им-то нет места под деницей его, потому что противно это законам Его.
Тишина звенела над площадью, равнодушные к делам земным скользили по небу редкие облачка, а я продолжал свою проповедь, забыв про все:
— Чума пришла на нашу землю, но дела те человечьи, а не божьи. Даже не человечьи, а тварьские, потому что не по людски нападать так подло. И пусть эти гады пишут на своих ремнях, что с ними бог, врут они всё! Всегда бог был на стороне защитников отчизны. И крупно просчитались все эти гитлеры, думая, что
