Вторая тетрадь смешных любовных историй

– Это недалеко, – обрадованно сказала девушка: она хорошо знала дорогу на Пхачек, что придало ей некоторую уверенность в том несколько туманном разговоре, который мы с нею вели.

– Да? Вы знаете? – спросил Мартин с наигранным облегчением.

– Конечно! – ответила девушка. – Это час пути отсюда.

– Пешком? – спросил Мартин.

– Да, пешком.

– Но мы с машиной, – сказал я.

– Не будете ли вы нашим лоцманом-экскурсоводом? – спросил Мартин, но я не стал продолжать обычный шутливый ритуал. Более точный в психологических оценках, чем Мартин, я почувствовал, что легкомысленный треп в этом случае нам только повредит, и наше оружие сейчас – абсолютная серьезность.

– Мы не хотим злоупотреблять вашим временем, – сказал я, – но если бы вы были так добры и подарили бы нам пару минут, чтобы показать место, которое мы ищем, вы бы нам очень помогли, и мы оба были бы вам очень признательны.

– Да, конечно, – девушка снова поклонилась, – с удовольствием… Мне только нужно… – Лишь сейчас мы увидели в ее руках сетку, а в ней две головки салата. -…нужно отнести маме салат, но это недалеко, и я бы сразу пришла…

– Разумеется, вы должны отнести маме салат вовремя в целости и сохранности, – сказал я. – Мы с удовольствием подождем.

– Да. Это займет не больше десяти минут, – она еще раз поклонилась и, воодушевленная, поспешила домой.

– О Боже! – воскликнул Мартин и сел на лавку.

– Прекрасно!

– И не говори! Эта стоит двух фельдшериц.

Обманчивость излишней уверенности

Но прошло десять минут, четверть часа, а девушки не было.

– Не беспокойся, – утешал меня Мартин. – Если она чего-то стоит, значит придет. Наш приступ был абсолютно правдоподобным, и девочка была в восторге.

Я тоже так думал, и мы остались ждать, с каждой убывающей минутой все более жаждая этой девушки, похожей на девочку. Между тем минуло время, назначенное для встречи с вельветовой девушкой, но мы были так настроены на девушку в белом, что даже не встали с лавки.

А время шло.

– Послушай, Мартин, – сказал я наконец. – Мне кажется, она не придет.

– Как ты это объяснишь? Ведь она внимала нам, как божеству.

– Да, – сказал я, – и в этом наша беда. Она нам чересчурповерила!

– А ты чего хотел – чтоб не поверила?

– Так было бы лучше. Чрезмерная вера – наихудший союзник. – Эта мысль меня увлекла. – Когда веришь во что-то буквально, свою веру приводишь к абсурду. Скажем, сторонники определенной политики никогда не принимают всерьез ее софизмы,но лишь практические цели за ними. Ведь политическая фразеология и софизмы – не для того, чтоб им верили. Они скорее служат чем-то вроде отговорок – на основе общей договоренности. Сумасшедшие, которые принимают их всерьез, рано или поздно находят в них противоречия, начинают бунтовать и рано или поздно кончают как еретики и отступники. Нет, излишняя вера никогда не приводит ни к чему доброму – и не только в политических и религиозных системах, но и в нашей, с помощью которой мы хотели завоевать эту девочку.

– Я что-то перестаю тебя понимать, – сказал Мартин.

– Все очень просто: для этой девушки мы – всего лишь два важных и уважаемых господина, а она, как воспитанный ребенок, который уступает в трамвае место старшим, хотела нам угодить.

– Так почему же не угодила?

– Потому что слишком поверила. Отдала маме салат и сразу же восторженно рассказала о нас: об историческом фильме, об этрусках в Чехии, и мама…

– Да, остальное понятно… – прервал меня Мартин и встал со скамейки.

Предательство

Солнце тем временем уже медленно опускалось на крыши местечка, слегка похолодало, и нам стало грустно. Мы заглянули еще раз на всякий случай в кафе-самообслугу – не ждет ли нас там каким-то чудом девушка в вельвете. Там ее, конечно, не оказалось. Была уже половина седьмого. Мы подошли к нашей машине и вдруг почувствовали, будто нас двоих изгнали из чужого местечка со всеми его радостями. Мы решили, что нам ничего не остается, как только укрыться на экстерриториальной почве своего автомобиля.

– Послушай! – обратился ко мне Мартин в машине. – Брось ты это похоронное настроение! Для этого нет никаких оснований: самое главное еще впереди!

Я хотел напомнить ему, что на это главное у нас всего-то час времени из-за Иринки и ее жолика, но промолчал.

– В конце концов, – продолжал Мартин, – день был удачный: регистраж этой девицы из Траплиц, контактаж вельветовой барышни, – ведь они теперь у нас в руках, стоит только приехать сюда еще раз.

Я не возражал. Да, регистраж и контактаж были выполнены превосходно. С этим полный порядок. Но я подумал в этот момент, что Мартин в последнее время, кроме бесчисленных регистражей и контактажей, ни к чему более основательному не пришел.

Я посмотрел на Мартина. В его глазах светилась та же обычная жажда, и я почувствовал, что люблю его – как и то знамя, под которым он всю жизнь марширует, знамя вечной погони за женщинами.

Через некоторое время он сказал:

– Уже семь часов.

Мы подъехали к лечебнице и остановились метрах в десяти от ворот, чтобы видеть в зеркале заднего вида всех выходящих.

Я продолжал размышлять о знамени. И о том, что в этой погоне за женщинами год от года все меньше женщин и все больше самой погони. При условии заведомой тщетности можно ведь каждый день преследовать какое угодно количество женщин и таким образом превратить погоню в абсолютную. Да: Мартин оказывается в ситуации абсолютной погони.

Мы подождали еще пять минут. Девушек не было.

Ни в малейшей степени меня это не беспокоило. Даже безразлично, придут они или не придут. Ведь если и придут, что толку: разве успеешь всего за час доехать до отдаленной квартиры, перейти к интимностям, заняться с ними любовью и в восемь часов попрощаться и уехать? Нет, в тот момент, когда Мартин ограничил наши возможности восемью часами, он перевел всю эту авантюру (как неоднократно и прежде) в плоскость самообманной игры. Да, именно это слово! Все эти регистражи и контактажи – не что иное, как самообманная игра, с помощью которой Мартин хочет убедить себя самого, что ничего не изменилось, что любимая комедия молодости продолжает разыгрываться, что былые силы не исчерпаны, что лабиринт женщин бесконечен и по-прежнему в его власти.

Прошло десять минут. У входа никого не было.

Возмущенный Мартин почти кричал:

– Даю им еще пять минут! Больше ждать не буду!

Он давно уже не молод, размышлял я дальше. Очень любит свою жену. Можно даже сказать: он весьв этом порядочнейшем супружестве. Это реальность. И вот – над этой реальностью (и вровень с ней) в плоскости невинного самообмана продолжается молодость Мартина, беспокойная, веселая, блуждающая, – молодость, уже ставшая чистой игрой, которая никак не в состоянии пересечь линию своего игрового поля, коснуться самой жизни и превратиться в реальность. А поскольку Мартин – ослепленный рыцарь Необходимости, он обратил свои приключения в безвредную Игру, сам того не понимая: по-прежнему он вкладывает в них всю свою душу энтузиаста.

Ну, ладно, сказал я себе. Мартин – пленник самообмана, а я что? Что я? Почему я ему помогаю в этой смешной игре? Почему я, понимая, что все это – обман, разделяю этот обман с ним? Не смешнее ли я