разорванных шортах, сделанных из обычных старых рабочих брюк при помощи одного взмаха ножниц, с грязными заскорузлыми руками, колени в ссадинах, черная пиратская шапочка смотрела сломанным козырьком куда-то вбок, на ногах вместо бывших баскетбольных кедов чудовищные опорки…
— Ужас… — сказал Арон. — Просто тихий ужас!.. А теперь посмотри на меня. Что ты видишь?
Василий пожал плечами:
— Наверное, то же самое… Только в два раза больше.
— Тем более! — сказал Арон. — Вали на бок, убирай стаксель к чертовой матери и становись на носовой якорь. А я отдам второй якорь с кормы.
Шапиро из Мелитополя углядел, что «Опричник» остановился и в панике закричал с катера:
— Что случилось, господин Иванов?! Что такое, господин Рабинович?!
Ловко и очень профессионально Василий убирал стаксель. Арон выключил двигатель и крикнул в ответ Шапиро:
— Не волнуйтесь! Сейчас встанем на якорь, а через тридцать минут подойдем к стенке! О'кей?
— Никакого «о'кея»!.. — в ужасе закричал Шапиро из Мелитополя. — Вы сошли с ума! Люди уже второй час ждут встречи с вами!
— Подождут еще полчаса, — ответил ему Арон. — Мы почти пятьдесят лет ждали встречи с ними!..
Шапиро в отчаянии схватился за голову, а катер умчался к причальной стенке набережной, где стояла толпа местных жителей в ожидании героев всемирной прессы, радио и телевидения — легендарных Василия Рабиновича и Арона Иванова. Цветы, оркестр, восторженные крики!..
На «Опричнике» Василий уже отпустил стаксель и даже успел аккуратно сложить его в мешок. И теперь, охая и кряхтя, подтаскивал тяжеленный якорь с толстой железной цепью к носовому релингу.
Точно то же самое, но на корме делал Арон. Только без оханья и кряхтения. Он просто поднял стокилограммовый якорь с провисающей цепью и теперь держал его в руках в ожидании, когда Василий будет в состоянии опрокинуть свой якорь за борт.
— Держись, Васюся! Сейчас мы им покажем, как это делается! — крикнул Арон. — Готов?
— Готов!.. — сдавленным от напряжения голосом откликнулся Василий.
— Отдать якоря!!! — прогремел Арон.
Оба якоря с носа и кормы упали в воду одновременно.
Толпа на берегу зааплодировала!
Загрохотали якорные цепи…
По мере погружения якорей в пучину Средиземного моря грохот цепей все усиливался и усиливался, становился почему-то все громче, все страшнее!..
Затихла на берегу толпа…
Арон и Василий недоуменно переглянулись и вдруг почувствовали, как «Опричник» затрясло, залихорадило!..
Вибрация стала такой мощной, что им поневоле пришлось уцепиться за что попало, чтобы не свалиться в воду!
Жутко грохотали якорные цепи!.. Тряска достигла невероятного предела и вдруг…
…БЕДНАЯ СТАРАЯ ЯХТА С НЕЛЕПЫМ И НЕЗАСЛУЖЕННЫМ НАЗВАНИЕМ, ПОСТРОЙКИ ОДНА ТЫСЯЧА ДЕВЯТЬСОТ ТРИДЦАТЬ СЕДЬМОГО ГОДА, СОРОК ПЯТЬ ЛЕТ ПРОЛЕЖАВШАЯ В СЫРОЙ ЛЕНИНГРАДСКОЙ ЗЕМЛЕ, КУПЛЕННАЯ АРОНОМ И ВАСИЛИЕМ ЗА ПЯТЬ ТЫСЯЧ РУБЛЕЙ, ВОССТАНОВЛЕННАЯ ЗА ДВАДЦАТЬ, ЛЕТАВШАЯ ПО ВОЗДУХУ ИЗ ЛЕНИНГРАДА В ОДЕССУ, НЕ ПОТОПЛЕННАЯ БОЕВЫМИ РАКЕТАМИ РОССИИ И АМЕРИКИ, ПРОШЕДШАЯ ПО МНОГИМ МОРЯМ ПОЛТОРЫ ТЫСЯЧИ МОРСКИХ МИЛЬ, ВЫСУШЕННАЯ БЕЗЖАЛОСТНЫМ СОЛНЦЕМ, ИСТРЕПАННАЯ БЕСПОЩАДНЫМИ ШТОРМАМИ, НЕ ВЫДЕРЖАЛА ОБЫЧНОЙ ЯКОРНОЙ ВИБРАЦИИ И НА ГЛАЗАХ У ИЗУМЛЕННОЙ ХАЙФЫ РАЗВАЛИЛАСЬ НА МЕЛКИЕ ЩЕПКИ!..
Несчастный «Опричник» рассыпался просто в прах!..
В прах рассыпалась и мечта о десяти миллионах долларов…
Мечта проплыла по теплой прибрежной израильской воде обломками досок, обрывками парусов, кусками мачты, каюты, карт, вырезками из газет всего мира и фотографией Марксена Ивановича Муравича.
Набережная застонала, закричала, зарыдала!..
— Васька… Где ты?.. — захлебывался тонущий Арон и беспомощно бил своими сильными руками по воде…
— Арончик!.. — Василий уже наглотался воды и с выпученными глазами пытался ухватиться за что-то, выныривал и снова погружался в воду…
От причальной стенки уже мчались спасательные катера, уже летели в воду пробковые круги…
Теряя сознание, Арон ухватился за спасательный круг и вдруг совсем рядом услышал захлебывающийся голос Василия:
— Не трогай, Арон!.. Минимум — пятьсот долларов…
Арон в ужасе отдернул руку от круга и неожиданно для себя вдруг поплыл по-собачьи, приговаривая:
— За такие бабки пошли они в жопу…
И откуда силы взялись — он даже умудрился подплыть к Василию, который уже уходил на дно, держа в зубах выловленную фотографию Марксена Ивановича, подтянул его повыше над водой и прохрипел:
— Греби, Васенька… Греби, родненький!..
А толпа на набережной вопила, кричала, неистовствовала…
И если бы Василий и Арон не были бы сейчас так заняты спасением собственных жизней и не разучивали бы, несколько запоздало, азы элементарного плавания, а вгляделись бы в толпу на набережной, они наверняка смогли бы увидеть среди встречающих приодетых и сильно похорошевших Клавку в Ривку — своих бывших жен и настоящих сестер!
А рядом с Клавкой и Ривкой они наверняка увидели б Нему Блюфштейна с двумя детьми, женой и старенькой одесской мамой…
Но если бы Арон и Василий еще смогли бы и прислушаться к тому, что вопила толпа, они обязательно услышали бы, как Клавка и Ривка орали на весь Израиль:
— Арончик!.. Васечка!!!
— Васечка!!! Арончик!..
— Ой-ой-ой!.. Они же никогда не умели плавать!..
— Арончик!.. Васечка!..
Думается, что Арон и Василий могли бы услышать и бывшего инженера-майора Нему Блюфштейна, который причитал, словно синагогальный служака:
— Боже мой… Боже мой!.. Хоть бы они выгреблись!..
И уж конечно Василию и Арону было бы очень приятно услышать, как Ривка и Клавка, не сговариваясь, одновременно показали пальцами на своих плывущих бывших мужей и настоящих братьев и со знанием дела сказали Неме хором:
— За этих — не волнуйтесь! Эти — выгребутся!..
Но ничего этого Вася и Арон не слышали и не видели.
Они плыли… Впервые, на исходе пятого десятка лет своей нелегкой и путаной жизни, задыхаясь и захлебываясь, помогая друг другу из последних сил, по-собачьи, но плыли!..
Плыли к берегу Хайфы.
