— А, черт! — Вася вспрыгнул на спину лошади и крикнул Феде. — Алле!
Федя сел сзади Васи и спросил у мальчишки:
— Вещи здесь?
— Аптека, — ответил мальчишка и вонзил свои пятки в лошадиные бока.
Лошадь поскакала по кругу коротким цирковым курп-галопом.
— Вы меня простите, дяинька Жорж, — крикнул мальчишка. — Но это же не лошадь, а просто адиётка! Мало она мне без вас крови попортила!
Вася подхватил поводья и направил лошадь в темноту.
Так они втроем скакали, скакали, пока городок со своей набережной, лавками, кофейнями и цирком не остался далеко позади.
Когда же лунная дорога пошла у самого моря, они пустили лошадь шагом и ехали на ней, освещенные голубым ночным светом — странные причудливые фигуры в голубых трико. И маленький оборванный голубой мальчишка.
Их везла странная голубая лошадь с султаном на голове. Она устало отфыркивала голубую пену и только время от времени вдруг сбивалась и начинала идти испанским шагом. И это было очень красиво — луна, пыль, дорога, море и немножко нелепый испанский шаг усталой лошади.
Потом они стояли у какого-то рыбацкого причала. Уже вставало солнце. Не было трико и блесток. Были те костюмы, в которых мы увидели «Жоржа» и «Антуана» вчера на набережной. Только лошадь и мальчишка оставались в том же виде, что и ночью.
— А с вами мне никак нельзя? — без всякой надежды спросил мальчишка.
— Спасибо тебе, — ответил ему Вася. — Ты нам очень помог.
— Жаль, что мне с вами нельзя... — понял мальчишка, — но вы не горюйте, если бы мне можно было с вами, ведь вы бы меня взяли, правда?
— Правда.
— Ну, я пошел? — спросил мальчишка и не двинулся с места.
— Иди. Ты тоже не горюй. Держи хвост морковкой...
Мальчишка улыбнулся, взял коня под уздцы и пошел в ту сторону, откуда они втроем скакали всю ночь.
Федя мрачно и грустно смотрел вслед мальчишке. Глаза его были наполнены слезами — так ему было жалко этого мальчишку.
Двое сильных, здоровых парней стояли с непокрытыми головами, держали в руках по тощему узелку, и с нескрываемой печалью смотрели в удаляющуюся худенькую спину своего случайного маленького партнера.
А потом Федя надел котелок на голову и тронул Васю за плечо:
— Алле!
Вася вздохнул, повернулся к Феде и, глядя ему прямо в глаза, сказал:
— Если когда-нибудь у меня будет сын...
Мой отец
По весенней фронтовой дороге ехал грузовичок с фургоном.
Это была одна из тех чистеньких, обсаженных тополями, коротких немецких дорог, которые покрывали добротной и точной сетью всю Германию, соединяли между собой близко стоящие городишки со звонкими названиями.
Но сейчас дорога была искалечена волной стремительных жестоких боев. Сейчас это была истинно фронтовая дорога сорок пятого года.
За рулем грузовика сидел белобрысый сержант лет двадцати двух. Как две капли воды он был похож на «всемирно известного воздушного гимнаста» Васю, с которым мы только что расстались на утренней пыльной прибрежной тропе одна тысяча девятьсот тринадцатого года.
Сержант мельком глянул на себя в зеркальце и придвинул поближе автомат, лежавший на сиденьи.
Наверное, белобрысый сержант больше ни одного куплета из этой песни не знал, так как объезжая воронку от снаряда, он продолжал насвистывать этот популярный мотивчик из довоенного фильма «Аринка».
А из-за придорожного ельника за ним следили немцы. Немцы весны сорок пятого года, оторванные от своих частей, одетые в истрепанную форму разных родов войск.
Такие разрозненные отряды то и дело случайно оказывались тогда в наших, еще не укрепленных тылах. Несколько оборванных, изможденных офицеров следили за движущимся фургоном.
— Продовольствие... — сказал один и сделал движение вперед.
Второй, наверное, старший по званию, внимательно вгляделся в то, как подпрыгивая и переваливаясь на воронках, бежит машина, сказал:
— Она пустая. В ней ничего нет.
— Что же делать? — сказал первый. — Еще сутки и мы просто не сможем сдвинуться с места.
— Подождем немного, — сказал второй.
Через некоторое время сержант въехал в расположение своего полка.
Он подогнал фургон к штабу, вылез из машины и несколько раз присел, разминая затекшие ноги.
Затем снова встал на подножку кабины, вытащил из-за сидения котелок с ложкой и выпрямился. Посмотрел в одну сторону, в другую, убедился, что вокруг никого нет, никто его не видит, и...
... держа в одной руке ложку, а в другой — котелок, вдруг взял и сделал прямо с подножки своей машины боковое «арабское» сальто и опустился на землю. И пошел. Будто ничегошеньки не произошло, будто никакого сальто и не было, будто никто с подножки ЗИСа в воздухе и не переворачивался.
А шел он прямо к кухне. По дороге он кокетливо вставил ложку в карман гимнастерки и пощелкивал по