— Папуль, все потом. А сейчас мы ждем тебя здесь.
— «Мы»?!
— Да. И документы не забудь.
— Какие еще документы? — не понял Николай Дмитриевич.
— Права водительские, «ксиву» свою, как ты сам ее называешь! — уже раздраженно пояснила Лидочка. — И не задерживайся, пап.
Во втором часу ночи самошниковский «Запорожец» мчался по пустынному загородному шоссе к колонии «усиленного режима».
За рулем сидел подполковник милиции Петров. Рядом — дочь Лидочка. Сзади, накрытый с головой клетчатым пледом, лежал Толик Самошников.
— Ты понимаешь, что пролетаешь мимо амнистии, как фанера над Парижем?! — нервничал Николай Дмитриевич. — А за побег тебе еще и срок добавят! И будешь ты сидеть, как цуцик, с последующим переводом во взрослую колонию. А там…
— Мы должны были увидеться, дядя Коля! — донеслось из-под пледа. — Иначе…
— Что «иначе», что «иначе»? Вам вот-вот по четырнадцать, а мозги у вас, как…
— Как у взрослых, — резко прервала его Лидочка. — Только вы с мамой к этому никак привыкнуть не можете! И не гони так. Впереди — пост ГАИ.
— Ты-то откуда знаешь?! — окрысился на нее отец.
— Я столько раз уже проехала по этой дороге на этой же машине с Сергеем Алексеевичем или с Фи- рочкой Анатольевной, что все ваши милицейские заморочки знаю на этой трассе. То, кретины, в кустах прячутся, то за трюндель готовы паровоз остановить!
— Ну, знаешь!.. — Подполковник милиции понятия не имел, что нужно сказать в ответ, но скорость сбавил.
На КП их остановили. Откозыряли подполковничьему удостоверению, удивились такому автомобилю при такой должности, льстиво похихикали и пожелали счастливого пути.
Петров снова разогнал «Запорожец» чуть ли не до ста километров в час и попросил:
— Толька… Ответь мне на один вопрос…
— Без проблем, дядя Коля, — ответил Толик из-под пледа.
— На что ты надеялся, когда рванул в Ленинград? Что не хватятся? Да? Тебя уже наверняка в розыск объявили!..
— На пацанов надеялся. Обещали прикрыть. И потом… Дядя Коля, я был обязан сегодня быть в Ленинграде!
— Да, — подтвердила Лидочка.
— Перед кем обязан? Перед ней? — в отчаянии закричал Петров и даже дал легкий подзатыльник сидящей рядом Лидочке. — Так она бы все равно никуда от тебя не деласьГЧто же мы с матерью, слепые, что ли?! Обязан он был…
Но Лидочка совсем не обиделась на отцовский подзатыльник.
Наоборот, она наклонилась к рулю, поцеловала правую отцовскую руку и ласково потерлась носом и щекой о его плечо.
Толик лежал под пледом, ничего этого не видел. Поэтому сказал жестко, вызывающе:
— Да, был обязан… Перед Лидкой, перед мамой, перед самим собой. Перед дедом, бабулей, отцом…
— Ну ладно, ладно, — смутился Петров. — Ты на меня-то не напрыгивай! Ничего я такого не сказал. Я же за тебя боюсь.
— Спасибо, па, — сказала ему Лидочка. — Мы теперь на всю жизнь одна семья. А своих закладывать — последнее дело…
Вспомнила висящего в гараже скрюченного мертвого Зайца и добавила:
— Чем бы это ни кончилось.
Какое-то время Петров испуганно пытался понять истинный смысл слов, сказанных дочерью, но тут Толик сбросил с себя плед и выпрямился на заднем сиденье:
— А еще, дядя Коля… Только вы не смейтесь. И ты, Лидуня… Я тебе не говорил… Знаете, мне прошлой ночью один пацан причудился… Приснился, наверное. Не из наших. Может, к нам его по новой кинули… Ни его статьи не знаю, ни его самого. Но уже в робе, в «прохорях» казенных… А рожа до ужаса знакомая! И никак не могу вспомнить — на кого он так похож?.. И вроде бы этот пацан называет меня полным именем, которого здесь никто и не знает, смотрит на меня так странно и говорит: «Толик-Натанчик… Ты совсем не похож на своего старшего брата… Что-то есть общее, но все другое!..» А я его будто спрашиваю: «А ты откуда его знаешь?», а он говорит: «Я его очень любил…» Дает мне две кассеты магнитофонные: «Вот, возьми… На одной он поет, а на другой стихи читает. И не бойся, нужно будет — поезжай домой и сделай все, что тебе покажется необходимым. А я здесь за тебя побуду…» Я взял Лешины кассеты и… Вот не помню — снилось мне это или… Что?.. Утром стал чистить зубы, посмотрел в зеркало и узнал того пацана! Будто бы это был я сам!!! Приснится же такое, думаю… Застилаю свою койку, а под матрасом — две кассеты заграничные!.. Я до развода отпросился на секунду в Ленкомнату, сунул одну кассетку в магнитофон — нам шефы-погранцы подарили, — а там Лешкин голос…
Из-за поворота показался высокий бетонный забор, ярко иллюминированный сильными лампами.
— Все, дядя Коля, приехали, — сказал Толик. — Разворачивайтесь. Я здесь уже сам доберусь — как говорится, задами и огородами. Спасибо вам, Николай Дмитриевич. Не вылезай из машины, Лидуня. Вот, возьми эти кассеты. Я в Ленинграде забыл их оставить. Мама выпишется — отдашь ей. Хорошо?
Лидочка развернулась в кресле лицом к Толику, встала на колени, взяла кассеты, спрятала их в карман, а потом перегнулась через спинку сиденья и, ничуть не стесняясь отца, обняла и нежно расцеловала Толика-Натанчика.
— Хотела бы я посмотреть на того пацана… — сказала Лидочка. — Иди, Толян. И ни черта не бойся — мы с тобой. До самого, самого конца…
Толик заглянул Лидочке в глаза, сказал с кривой усмешечкой:
— Все. Теперь будем ждать.
Выскользнул из машины и тут же растворился в черных высоких кустах, преграждавших путь к бетонному забору с затейливыми гирляндами колючей проволоки.
И снова, как и во фразе дочери «Чем бы это ни кончилось», в последних словах Толика подполковнику милиции Петрову послышался скрытый, пугающий, таинственный смысл.
Он прозвучал из неясного, давно забытого им мира — мира полувзрослых четырнадцатилетних, куда, при всей симпатичной видимости благодарной доверчивости, его пока не впускали…
— Хотел бы и я посмотреть на того пацана, — сказал я.
— Он перед вами, — рассмеялся Ангел.
— Об этом я уже догадался. А как вам все это удалось? Я имею в виду этот трюк с подменой — когда вы, на время отсутствия Толика, остались изображать его в колонии. Разве вы не рисковали столкновением противоречивых показаний людей, которые могли увидеть Толика в Ленинграде или по дороге туда, с утверждениями, что Толик именно в это время находился в колонии? Что само по себе уже могло вызвать кучу подозрений…
— Нет. — Ангел отрицательно покачал головой. — Тут все было чисто. Здесь мы заранее просчитали, что в Ленинграде Толика-Натанчика увидят всего лишь три человека.
— Какие еще «три»? — удивился я. — Ну, Лидочка, ее отец…
— Третий — Заяц.
— Ах да… Но вы обмолвились — «мы просчитали». Так вы не один провернули всю эту комбинацию?
— Нет, конечно. Такое мне в То Время было еще не по силам. Помните старенького Ангела-Хранителя — резидента Неба и Представителя Всевышнего в Германии того Времени? Руководителя моей Наземной Школьной практики?..
— Естественно, помню.
— Могу сейчас признаться, что тогда мне, юному Ангелу-недоучке, жалкому практикантишке, постигшему всего лишь азы «ангельского» ремесла, этот старый Ангел-Хранитель казался ни на что не
