Копыта коней моих предков триста лет топтали эту землю! И я – потомок великого Чингиз-хана – не имею никакого права быть таким, как все!!!
И когда я в столовой в очередной раз получил по сопатке от одного «деда» (а он меня еще и «чукчей» назвал), я пошел в танковый парк, набрал котелок керосина, вернулся в столовую, облил этого гада и поджег.
Меня, конечно, на «губу». На гарнизонную гауптвахту, на десять суток «строгача». В записке об арестовании было смешно написано: «Нарушение Устава внутренней службы, выразившееся в облитии керосином своего товарища и поджоге вышеупомянутого».
Этого «вышеупомянутого», конечно, потушили. Только морда у него обгорела слегка. А я за эти десять суток на гарнизонной губе выработал себе железобетонную схему своей дальнейшей жизни.
Бросаться с котелком керосина на каждого больше ни в коем случае нельзя. Один раз это прошло, ошарашило… Повторишь такое – уничтожат запросто! Хочешь жить нормально в армии – значит, за тобой должно стоять еще что-то такое мощное, против чего ни одна сука не попрет!
А раз я – маленький и кривоногий, раз у меня даже с Флоркой не получилось, то у меня должен быть такой могучий союзник, чтоб на меня никто пасть не мог разинуть. И этим союзником, этим другом, партнером и братом должен стать для меня танк. В нем сорок тонн, он с пушкой, он с пулеметами, он с гусеницами. Он меня защитит от кого угодно!
Но и я должен быть с этим танком – не как все! Я должен быть лучшим! Самым лучшим… Вот когда я вберу в себя силу и прямолинейность своего танка, сольюсь с ним воедино – я стану свободным!
И я им стал.
По закону «компенсаторного замещения», как объяснил мне один младший лейтенант. Его из университета с философского факультета выперли и загребли в Омскую бронетанковую школу. Он у меня командиром взвода был уже здесь, в ГДР. Недолго, правда. Разлаялся с замполитом и сбежал в ФРГ.
Я его недавно по «Немецкой волне» слушал. Рассказывал про нашу житуху, передавал приветы всем своим бывшим сослуживцам. Значит, и мне тоже…
Ну мог я нашему полковому придурку – высокому, с кукольной лакейской мордой, вьющимися волосиками, с длинными, прямыми ногами, этому штабному шустриле, хитрому и пронырливому рабу, – объяснить, почему я
Когда-то копыта коней моих предков…
Улетели очередные московские проверяющие, перекормленные грохотом танковых двигателей, визгом гусеничных траков, пушечной и пулеметной пальбой и всем тем, что «бог послал» на генеральский стол.
Я устроил на своем «шестьдесят втором» такую клоунаду с акробатикой, что у всех московских генералов глаза на лоб полезли. А наш комдив даже вручил мне премию из своего фонда – сто марок! И моему командиру полка, полковнику Сергееву, – тысячу. За то, что он в своем подразделении «воспитал и вскормил» такого механика-водителя, как я.
Лучше бы наоборот. Полковнику – сто, а мне – тысячу. Так было бы справедливей… Хотя, честно говоря, грех жаловаться. Денежная премия у нас, вообще, случай исключительный. Я, например, за два года службы первый раз такое увидел.
Помаленьку дивизия очухивалась от двухнедельной инспекционной лихорадки и нервотрепки, и жизнь стала входить в свою привычную колею.
Ваську-прапора, действительно, комиссовали и отправили на гражданку, в его любимую Вологду. По дивизии была пущена параша, что его чем-то придавило в ремонтной зоне.
Наверное, за то, что мы с танком заработали тысчонку для полковника Сергеева, он теперь каждый раз, когда я попадался ему на глаза, внимательно смотрел на меня, пожимал мне руку и спрашивал – не хочу ли я остаться на сверхсрочную службу инструктором. Обещал присвоить мне прапорщика и звание «Мастер вождения».
Как же, держи карман шире! Нужно мне твое звание, как рыбке зонтик. Я и без звания больше мастер, чем твой любой инструктор. Тут минуты до дембеля считаешь, а он мне сверхсрочную предлагает… Нашел дурака!
Но с ним я не залупалея. Он мне чем-то даже нравился, этот полкаш. Во-первых, он и сам довольно прилично водит танк, а во-вторых, что мне особенно симпатично в нем, что, когда бы ты его ни встретил – в шесть утра, в три часа дня, в десять вечера, – от него всегда так вкусно коньячком тянет, что аж закусить хочется!
И это в то время, когда все наше офицерье от страха только под одеялом водку жрет, чтобы их за пьянку в Союз не выперли.
Поэтому я с ним всегда, как могу, вежливо: спасибо за доверие, товарищ полковник, но – мама-папа, братья-сестры, дедушки-бабушки, родной Казахстан, Алма-Ата – «отец яблок», – все меня так ждут… Не могу! И он отваливает. До следующего раза.
В последние дней десять к нам немцы зачастили. Им даже въезд на территорию городка разрешили, чего раньше никогда не бывало.
Правда, потом они из своих машин пересаживались в наши зеленые «козлы» – ГАЗ-69, и начальники КЭЧ – коммунально-эксплуатационной части, АХЧ – административно-хозяйственной части, начальник финансовой части и командир ОРСБ – отдельного ремонтно-строительного батальона, возили их по всему расположению дивизии. Осматривали казармы, мастерские, жилые дома…
Видимо, толкать все это будут немцам. Значит, и мы скоро погрузимся в эшелоны и… Ту-ту, привет, Германия! Ауфвидерзеен! Гутен таг, родина моя!..
Как-то, уже в первом часу ночи, после отбоя, сидим мы со старшиной роты, запершись в его каптерке, и давим бутылочку «Корна» под здоровенного копченого леща. И я ему рассказываю историю казахского народа от древнего Отрара до наших дней.
И только я дохожу до своего любимого «Когда-то копыта коней моих предков триста лет топтали весь мир…», раздается тихий стук в дверь. Кого еще черт принес?
