– Но я же писала в Америку! – удивилась Катя.
– Но меня же в Америке не было! Одно письмо мне переслал Сэм Робинсон – он сейчас в Калифорнии, преподает в Сан-Диего, два письма – моя мама, а остальные письма уже автоматически пересылались мне в Россию. У нас для этого существует специальная служба.
Нартай впервые повернулся назад, уставился на Джеффа злобными щелочками своих узких глаз:
– Так какого же… хрена ты не отвечал на эти письма, гад ползучий?!
– «Гад ползучий»… – с интересом повторил Джефф. – Это «змея», да?
– Хуже! – мрачно сказал Нартай. – Мы тут, понимаешь, нервничаем! Можно сказать, на говно исходим, а он… Ну, кто ты после этого, раздолбай американский?!!
– Так! – решительно сказал Джефф. – Потом ты мне все объяснишь – и что такое «раздолбай», и как можно «исходить на говно». Для меня это очень важно. Это как раз те языковые нюансы, которых мне очень не хватает. А сейчас я вам расскажу, что мне объяснил один наш сотрудник разведки из Вашингтона, когда я сказал ему, что, судя по Катиным письмам, она ни одного моего письма не получила… А с этим парнем мы когда-то служили в Монтрее. «Сколько ты послал писем из России в Германию?», – спросил он. «Столько, сколько и получил – одиннадцать», – говорю я. – «Ты посылал их через нашу службу?» – спросил этот парень. – «Нет, – говорю, – я вас боялся. Я посылал все мои письма нормальной советской почтой». – «Что-нибудь вкладывал в эти письма – фотографии, открытки?» – спрашивает он. – «Нет, – говорю. – Ничего я не вкладывал, кроме ста долларов в каждом письме»…
– О, Боже… – простонала Катя и даже зажмурилась.
Эдик захохотал так, что чуть было руль из рук не выпустил.
– Тебе сейчас объяснить, что такое «раздолбай», или ты подождешь до «Китцингер-хофа»? – спросил Нартай.
– Как тебе удобнее, – вежливо ответил Джефф. – Но когда мы прилетели уже в Вашингтон, этот парень из разведки показал мне копию письма из Германии от моей тети. И очень долго меня расспрашивал о ней. Я сразу созвонился и с Чикаго, и с Хьюстоном, и с Атлантик-Сити – со всеми тремя моими тетями, – а они сказали, что никогда в Германии не были…
– Ладно, заткнись. – Нартай аккуратно обтер рукавом горлышко наполовину опорожненной бутылки «Аугустинера», протянул ее назад Джеффу и безапелляционно заявил: – Такого пива ты во всей своей Америке не найдешь. Держи!
К этому времени «фольксваген-пассат» проехал ровно половину дороги до «Китцингер-хофа».
В маленьком французском ресторанчике нас было четверо – глава киностудии, долговязый режиссер, Виктор и я.
– Что у вас там сейчас происходит в Москве? – спросил меня глава.
– Не знаю, – честно ответил я.
– Но хоть что-то стабилизировалось?!
– Понятия не имею.
– А как долго продлится такая неопределенность?
– Ну, откуда же мне знать?..
– Но вы все это время, с конца августа, были в Москве?
– Конечно.
– И так ничего и не поняли, что будет дальше?! – искренне удивился он.
– Я и не старался понять.
Глава и режиссер переглянулись и уставились на меня, как на слабоумного. Потом глава рассмеялся:
– Если бы я не читал ваши книги и не видел ваши фильмы, я подумал бы, что вы агент КГБ, которому запрещено касаться этой темы.
– Одно другому не мешает, – сказал я. – Во всяком случае, у нас. А у вас?
– Не знаю… – смутился глава студии. – Не думаю.
– Вот видите, и вы чего-то не знаете в своей стране… Но я вас успокою – даже если бы с вами сейчас за этим столом сидел настоящий и многоопытный агент КГБ, которому было бы разрешено отвечать на все ваши вопросы о сегодняшнем положении в России, вряд ли он смог бы ответить вам более толково, чем я. И, пожалуйста, Виктор, постарайся перевести ему это как можно точнее.
Глава киностудии выслушал Виктора и натянуто улыбнулся мне:
– Что-нибудь еще выпьете?
– Да, – сказал я. – «Пейсаховки». Это такая еврейская водка.
– Не думаю, что во французском ресторане есть еврейская водка. Может быть, что-нибудь другое? – глядя в сторону, сказал глава студии.
Несмотря на то, что я был изрядно пьян, я вдруг отчетливо увидел, как он пожалел о том, что вторично вызвал меня в Мюнхен. Но мне было уже на это абсолютно наплевать!
– Хорошо, – сказал я. – Пусть это будет любая водка. Но только – «доппель»! Уж очень мне нравятся ваши «доппели». Они такие симпатичные, маленькие…
По случаю неожиданного возникновения живого, реального Джеффри Келли, негласно считавшегося Наташей Китцингер и обширным семейством Зергельхуберов фигурой чисто мифической, вечером в
