— Надо бы приделать новый султан! Я взъеду на холм, а вместо короны нацеплю шлем и сдвину его набекрень, благо подбородный ремень не даст ему свалиться. Только б геморрой не разыгрался или лихорадка не одолела, та, что приходит каждый третий день, но, даже если так случится, я все равно там буду. Подойди ко мне!
Приблизившись к кровати короля, Паулос преклонил колени. Артур положил руку ему на плечо и зашептал на ухо:
— Сейчас изготовляют мою фигуру из папье-маше! Рыцари уже готовы, все — с накладными волосами и бородами!
— Я узнал Гальвана!
— A-а, видать, по аккуратно подстриженным усам! Моя-то фигура будет огромная, двенадцати футов высотой, с короной; когда я буду сидеть в седле, корона сама по себе будет сдвигаться набекрень, швейцарский часовщик приделал к ней такую специальную пружину. Ну как восточному царю разглядеть издали, что я — это не я, а картонная кукла? Что же касается Юлия Цезаря, то пошлю к нему моего оруженосца и велю сказать, что, мол, после битвы я всегда уединяюсь, чтобы возблагодарить Господа за победу. Я, как-никак, христианский монарх!
— Значит, я могу послать городу известие о том, что ты примешь участие в битве?
— Посылай! Слово короля Артура!
Паулос извлек из кармана сюртука коричневый кожаный кошелек, похожий на кисет и завязанный белым шнурком.
— Великий король, заручившись твоим обещанием, я должен был преподнести тебе подарок в знак благодарности города, но по дороге не встретил ни одной открытой лавки. Поэтому покорно прошу принять этот кошелек, в нем двадцать четыре серебряных монеты, и на них ты велишь купить, что тебе захочется.
— Как деликатно! — воскликнул Проспер.
— Вот это подкрепление! — сказал король, прижимая кошелек к груди. — Мы с Джиневритой их пересчитаем хорошенько, когда вечером она принесет мне мясной бульон! Ты, конечно, зайдешь к ней перед отъездом. Она любит выслушивать комплименты от молодых людей!
Король Артур откинулся на подушки в изголовье постели, так что шлем съехал на лицо, закрыв его до кончика носа; тотчас он уснул и захрапел. Карлик снова уселся на лежавшие на столе мешки, в которых хранились меч, одна шпора и щит короля, а Паулос молча попятился к двери, оставаясь лицом к королевскому ложу, как того требовал придворный этикет. Ворон глядел на него со своего сука на дереве угрожающе и сердито. Поднялся ветерок, и листья деревьев заколыхались. Какой-то дрозд летал туда-сюда, подыскивая место поудобней.
Паулос спрашивал себя, как же послать в город весть о том, что можно рассчитывать на помощь короля Артура, властителя Бретани, не говоря уже о Давиде, царе Иерусалима.
С верхней площадки лестницы Паулос спросил у старух, которые уже подштопали Галаора и гуммиарабиком наклеивали ему брови, как пройти в покои королевы Джиневры.
— Третий этаж налево, — ответила та, что с писклявым голосом.
Красные занавески, как по волшебству, сами разошлись в стороны, и Паулос, держа шапочку в руке, преклонил колени перед королевой Джиневрой. В глубине комнаты царил полумрак, и разглядеть черты ее лица он не мог.
— Не приближайся, пока меня не напудрят! — крикнула королева.
Голос у нее был певучий, и говорила она, слегка шепелявя. Какая-то карлица пудрила ей лицо чем-то вроде белых блесток.
— Кто ты?
— Я — Паулос, самый молодой астролог одного из южных городов.
— Можешь подойти поближе. Чего тебе надобно?
— Я доставил королю Круглого Стола тайное послание и не мог уйти из Камло, не увидев красивого лица, черты которого навеки запечатлены в стольких влюбленных сердцах. Уйти, не повидав вас, госпожа, — это все равно что прожить всю жизнь в потемках, не имея понятия о том, что такое рассвет!
Королева помахала веером, и Паулосу показалось, что она улыбается. У нее было круглое лицо, на гладко зачесанных седых волосах — нечто вроде высокого чепца.
— Такие слова я прекрасно понимаю. А вот речей Ланселота я никогда понять не могла. Как-то он признался мне, что и сам их не понимает. Ближе не подходи, я сегодня не надела драгоценности. А ведь грудь в вырезе платья, украшенного драгоценностями, всегда была моим главным козырем в галантной игре, однако высшая милость, какой я одаривала рыцаря, — это погладить его по щеке кончиками пальцев.
— Как бы и мне хотелось хоть раз удостоиться этой милости!
— Подойди поближе, закрой глаза и стань на колени.
Паулос преклонил колени и закрыл глаза. Грудью ощутил колени королевы Джиневры. Она очень нежно провела подушечками пальцев по его левой щеке. На уровне губ пальцы задержались, Паулос поцеловал их. Джиневра вздрогнула, и с ее головы вспорхнули две птички. Паулос встал, шагнул назад и открыл глаза. Птички кружили над головой королевы, одна из них опустилась на веер и защебетала. Это был щегол.
— Я разрешила им свить гнездо у меня на голове, а чтобы они меня не пачкали, ношу вот эту круглую гипсовую тарелку! Самое трудное — держать голову прямо, когда они высиживают и вскармливают птенцов. Ступай и, как подобает благородному рыцарю, никому не рассказывай о милостях, которых был Удостоен! Здесь у нас шестая заповедь всегда блюлась свято, я была снисходительна лишь к велеречивым изъявлениям чувств!
Карлица свистнула, и красные занавески начали раздвигаться: две, пять, двадцать. Потом карлица сбросила юбки.
— Не удивляйся, Паулос, это все я, Проспер! Такое скотство быть маленького роста! С королем я карлик, с королевой — карлица, в шлеме арагонского короля — говорящая летучая мышь, а на королевской охоте — кролик! В один прекрасный день ружье у него выстрелит, и я получу заряд дроби!
У источника посреди двора по-прежнему будто бы пили картонные лошади, скакуны Галаза, Парсифаля, Гальвана, Галаора… Где-то вдали перекликались охотничьи рога, а на центральном балконе дворца показался королевский гончий пес Алар с короной Артура вместо ошейника, трижды гавкнул. По голосу Паулос узнал все того же карлика Проспера. Тот решил пошутить на прощанье!
У ворот Паулоса догнала закутанная в шаль женщина в деревянных башмаках, она так спешила, что один из них потеряла, и теперь из дыры в чулке выглядывал большой палец.
Взяв Паулоса под руку, женщина вполголоса поведала ему, что он, как чужеземец, не знает порядков при дворе короля Артура, а то, что у него произошло с королевой Джиневрой, хоть это и была их первая встреча, прошла она как второй акт в пьесе о любви — он поцеловал ее пальцы; в Камло, конечно, за любовь не платят, но взимают малую толику, как за кресло в театре, и с него причитается десять реалов.
Паулос вытащил из кошелька монету в десять реалов и еще одну — в четыре реала — на чай служанке и таким образом рассчитался за свидание с королевой Джиневрой.
Но смешней всего было то, что Паулос, когда проснулся, ощутил в сердце сладкую щемящую боль, какая бывает после любовных снов, будто он и в самом деле играл в любовь с особой королевских кровей. А вспомнив сцену со служанкой, получившей с него за встречу с королевой, подумал, что, пожалуй, это была сама королева Джиневра, она быстро спустилась по черной лестнице, чтобы догнать гостя и вытребовать свои десять реалов. Плохи дела с казной в Бретонском королевстве.
IV
В ту ночь Паулос проследил путь кометы по небосводу. Взошла она на северо-востоке, чуть повыше
