– Мама, я адвокат, – нет, дай мне закончить! Я адвокат, а этот человек имеет право на защиту, неважно, в каком преступлении его обвиняют.
– Но ведь он виновен!
– Он не виновен, пока жюри присяжных не признает его таковым. И виновен ли он или нет, он должен иметь адвоката.
– Я надеюсь, Господь справедлив, и ты проиграешь, а этот человек заплатит за все свои преступления, Танос. Он убивал и грабил, подкупал и делал Бог знает что еще, его нужно отправить куда-нибудь, где он не сможет причинять боль невинным людям. Тысячам невинных людей. Танос, ты предаешь свой талант и свою веру, помогая такому человеку.
– Мама, я не собираюсь продолжать с тобой спор.
– Он сказал, что у него есть ключ от преисподней. И у него он есть. Ты помогаешь этой мерзости остаться у дел. Ты помогаешь ему убивать невинных людей. Ради памяти твоего отца, после всего этого ты спокойно спишь по ночам?
– Я уже слышал все это.
– Нет, ты не слышал. Тебе придется выслушать свою мать, которая любит тебя и хочет спасти твою душу. Тебе придется отказаться от помощи этим людям. Танос, мой Танос! Ты разбиваешь мне сердце.
– Мама, у нас полный дом гостей. Я не хочу обижать их, стоя весь вечер в кабинете и слушая твои проповеди о том, в чем ты ничего не понимаешь. Неужели ты мне ни капли не веришь?
– Верить тебе, когда ты продаешься таким негодяям, как Альдана? Да меня от тебя тошнит. – Она бросила трубку.
Есть хоть кто-нибудь, кто не смотрел вечерние новости?
На столе лежала бейсбольная перчатка. Он поднял ее и потрогал мягкую кожу. Черт! Он ударил кулаком по перчатке. Черт, черт, черт.
Лиаракос выключил свет и остался сидеть в темноте, ослабив галстук и устроившись поудобнее на диване. Сначала он слышал голоса за дверью, шум вентиляции, потом звуки куда-то исчезли.
Шумы как бы отошли на задний план, как гудение толпы вечером на стадионе «Тинкерфилд» в Орландо, которая вздыхает и охает в такт игре.
Там никогда не бывало много народу, в хорошие вечера – тысячи полторы. Но, независимо от количества людей, эти жаркие душные вечера доставляли удовольствие. Мячи летели со скоростью примерно восемьдесят миль в час, достаточно быстро, если вам сорок один, а вы стараетесь достать один из них своей битой. В те редкие моменты, когда удавалось ударить по мячу, выкладывался до конца, чтобы прийти первым. Иногда сам себе удивлялся, отражая бросок.
Теперь то лето казалось сном. Лиаракос все еще чувствовал запах пота, ощущал землю под шипами своих туфель, видел, как мяч отделяется от биты и летит по направлению к нему, а он его ловит. В этот момент он знал, что находится на вершине своей жизни. Солнце, пот и смех товарищей по команде…
Кто-то тряс его за плечо.
– Папа, папа, проснись.
В кабинете горел свет.
– А?
Это была Сюзанна, его двенадцатилетняя дочь.
– Папа, что-то с мамой, она закрылась в ванной наверху и не хочет выходить.
Танос Лиаракос вскочил как ужаленный и бросился из комнаты. Через гостиную мимо ничего не понимавших гостей вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки сразу. Сюзанна в ночной рубашке бежала следом, стараясь не отставать.
Он подергал ручку двери. Заперто. Лиаракос забарабанил кулаком в дверь.
– Элизабет, Элизабет, ты слышишь меня?
Ничего.
О Боже, только не это, только не это!
– Элизабет, если ты немедленно не откроешь, я сломаю дверь.
Сюзанна и ее младшая сестра стояли в проходе и смотрели, то и дело всхлипывая.
– А вы, девочки, идите в свою комнату, делайте, как я сказал. – Они ушли.
Он пнул дверь. Девочки стояли в дверях своей комнаты и плакали. Лиаракос уперся спиной в стену, а правой ногой с силой ударил в дверь. Дверь треснула. Он ударил еще, и замок поддался.
Элизабет лежала на полу. Вокруг ноздрей следы белого порошка. Остатки порошка на столике. В руке зажата свернутая в трубочку долларовая банкнота. Глаза не фокусируются, зрачки расширены. Сердце бьется как у загнанной лошади.
Черт!
– Где ты взяла это, Элизабет? Кто дал тебе кокаин?
Он с силой встряхнул ее. Ее глаза поплыли.
– Ты слышишь меня, девочка, кто дал тебе кокаин?
– Джеф, у-у, Джеффер…
