Видение

Лоу заметил в ее глазах искорку гнева. Сопротивление Макса только усилит ее решимость.

– Хорошо, Макс. Оставайся здесь. Я возьму пистолет и поеду туда сама.

– Мэри, ради Бога, ты же даже не знаешь, как его держать!

Она не моргая посмотрела на него и сказала:

– Ты снимешь его с предохранителя, вставишь патрон и взведешь курок – остальное сделаю я.

Лоу знал, каким упрямым мог быть Макс. Он увидел, как сжались его кулаки, напряглись плечи и шея – Лоу поспешил предупредить ситуацию. Макс привык быть для Мэри отцом-любовником. Он привык решать за нее, что она будет делать и что – нет. Но в этот вечер она не была уже той легкоубеждаемой Мэри, которой они привыкли ее видеть. Даже в этот момент в ней происходили изменения. Противоположные эмоции отражались на ее лице, но преобладала решимость. Она собиралась выполнить свое собственное решение – и она не собиралась слушать чьи-либо советы. Он никогда раньше не замечал в ней такой силы, такой уверенности. Это возбуждало и тянуло к ней. Он онемел, так как хотел предостеречь Макса от авторитарного решения, но был не в состоянии это сделать.

– Это абсурд, – сказал Макс. – Мэри, я не дам тебе оружие.

– Тогда я поеду без него.

Он посмотрел на нее сверху вниз:

– Ты никуда не поедешь.

Она встала и глянула ему прямо в лицо. Она встретилась с ним взглядом, пытаясь внушить ему мысль о серьезности своих намерений. Она говорила с такой спокойной напряженностью, что по спине Лоу поползли мурашки.

– Я поднимаюсь против чего-то, столь страшного и такого дьявольского, что только могу предположить его размеры, как маленький ребенок, который наступает на ногу слона. Макс, эти прошедшие несколько дней были для меня настоящим адом.

– Я знаю. И...

– Ты не можешь знать. Этого не может знать никто.

– Если ты...

– Не прерывай меня, – продолжала она. – Я хочу, чтобы ты понял. Чтобы ты только послушал меня. Макс, я боюсь засыпать, я боюсь просыпаться по утрам. Я боюсь открывать любую дверь, боюсь оборачиваться назад. Я боюсь темноты. Я боюсь того, что может случиться, и того, что не случится. Черт возьми, я боюсь одна идти в туалет! Я больше не могу так жить. Я отказываюсь так жить. Что-то в этом деле есть такое, что отличает его от всех предыдущих. Что-то, что разъедает меня изнутри, как кислота, пожирает меня заживо. Этот случай затронул мою жизнь, как никакой другой, над которым я работала, но я не знаю, почему. Макс, я ощущаю, я чувствую, я знаю, что, если я не буду преследовать этого человека каждой унцией моей энергии, которая есть у меня, и всеми способами, на какие только я способна, преследовать меня будет он!

Указатель спиритической доски качнулся, но только Лоу заметил это. Он указал на слово «Да», будто бы соглашаясь с предсказанием Мэри.

– Если я не возьму инициативу в свои руки, – сказала она, – я потеряю то небольшое преимущество, которое имею. Я не могу уйти в сторону. Если я обращусь в бегство, я не уйду далеко. Я просто умру.

– Но, если ты начнешь преследовать этого человека, – возразил ей Макс, – если ты настаиваешь на том, чтобы ехать в порт и подняться на эту башню сегодня вечером, ты умрешь гораздо раньше.

– Может быть, – ответила она. – Но если я сделаю это, по крайней мере я возьму ответственность за мою жизнь и мою смерть в свои руки. Всю свою жизнь я всего боялась и всегда предоставляла кому-то другому быть моим телохранителем. Больше – нет. Потому что сейчас никто другой не сможет помочь мне. Ответ – внутри меня, и, если я не найду его как можно раньше, мне – конец. Прошло время, когда я пыталась спрятаться за сильным мужчиной. Я должна использовать этот шанс. Когда я рискую чем-то и проваливаюсь, я должна отвечать за последствия, как и все другие. Но если я размякаю от удара, то мои успехи в жизни ничего не стоят. Я решила, что никто – ни Алан, ни ты, Макс, ни особенно та моя половина, которая все еще живет своей зависимостью от той шестилетней девочки, – никто не сможет помешать мне жить полной жизнью.

Минуту они все стояли молча.

Дедушкины часы пробили четверть часа.

– Через сорок пять минут он застрелит королеву парада, – сказал Лоу.

– Ну, Макс? – спросила Мэри.

В конце концов он кивнул.

– Поехали.

* * *

Кровь. Кровь засохла у нее в волосах. Кровь запачкала ее порезанные груди. Кровь на руках, на ладонях, на бедрах, на ногах. Кровь на стуле и на диване. Кровь на занавесках, на стенах. Маленькие кровавые отпечатки кошачьих лап на светлом ковре.

Пытаясь взять себя в руки, офицер Руди Холтсман осторожно обошел изуродованное тело Эрики Ларссон, вышел на кухню и включил свет. Сняв трубку висевшего на стене телефона, он позвонил в управление.

Когда ночная дежурная Уэнди Ньюхарт ответила, Холтсман сказал:

– Я звоню из дома Ларссон.

Его голос хрипел и прерывался. Прочистив горло, он продолжил:

– Когда я вошел, везде, кроме кухни, горел свет. На звонок никто не ответил, но дверь была распахнута. Она мертва.