— Ты никогда никого не любил, кроме себя.
— Я любил тебя так сильно, что в тот день убивал, чтобы забрать тебя, убивал всех, кто вставал у меня на пути, чтобы получить шанс воспитать тебя, как положено хорошему отцу.
Он шагнул к ней.
— Не приближайся, — предупредила она. — Помни, в тот день я выстрелила в тебя дважды.
— И в спину, — согласился он. — Но тогда ты была наивной, не знала всех сложностей, связанных с правильным и неправильным.
Он сделал еще шаг, протянул руку, ладонью вверх, словно хотел установить эмоциональную связь.
Она попятилась.
Он же продолжал сближаться с ней.
— Обними папулю, давай присядем и все обговорим.
Молли уже стояла на пороге двери в денежное хранилище. Она могла отступать и дальше, в маленький вестибюль, но тогда дети остались бы с ним.
Он продолжал идти к ней, с протянутой рукой.
— Твоя мать всегда верила в силу любви, в мудрость дискуссии. Она говорила, что всего можно достичь доброй волей, стремлением к компромиссу. Разве она не научила тебя этому, Молли?
Она выстрелила ему в грудь. Хранилище не заглушило выстрела, он ударил по барабанным перепонкам. Словно они стояли в огромном колоколе.
Она услышала, как закричали дети, периферийным зрением увидела, что некоторые зажали уши руками, другие закрыли ими глаза.
Пуля сотрясла Рендера. Его глаза широко раскрылись. И он улыбнулся.
Она вогнала в него вторую пулю, третью, четвертую, но он не падал. Четыре входных отверстия появились на груди, но из них не хлынула кровь.
Молли опустила пистолет.
— Ты уже был мертвым. Был мертвым, когда пришел в таверну.
— Когда все начало разваливаться, некоторые охранники клиники, в которой я находился, отпускали нас. Из жалости, из сострадания, чтобы не оставлять запертыми в клетках, как животных, где мы умерли бы с голоду. Но среди них были двое, которые не хотели, чтобы мы вышли на свободу. И убивали нас в наших камерах, прежде чем сами ушли.
Перед ней стоял не ее отец, а его трехмерная копия, неотличимая от оригинала даже в мельчайших подробностях. Теперь он изменялся, становился тем, кем был на самом деле: черно-серым существом, лицо которого сначала взорвали изнутри, а потом без особого старания восстановили. Глаза были огромные, как лимоны, выпученные, ярко-красные, с эллиптическими черными зрачками. Из плеч торчали костяные острия. Черные кожистые крылья большими складками лежали вдоль боков.
Она знала, что перед нею существо с другой планеты, один из тех, кто пришел, чтобы захватить Землю.
Когда он показал ей свои большие, с когтями, могучие руки, она увидела в каждой из них лицо. В отличие от лиц в грибах-сферах, эти были более реальными, просто настоящими. В левой руке пришелец держал лицо Майкла Рендера, в правой — Винса Хойта, футбольного тренера, безлицая фигура которого стояла теперь в фойе банка.
Инопланетянин сжал пальцы огромных рук, и из кулаков в агонии закричал ее отец, а потом Винс Хойт.
Когда он разжал руки, Молли увидела в левой лицо знаменитого политика, в правой — известной актрисы. И они тоже отчаянно закричали, когда пальцы вновь сжались в кулаки.
Бесформенный рот существа напоминал рану, а когда он заговорил, она увидела зубы, похожие на осколки стекла.
— Я позволю тебе оставить свое лицо и выйти отсюда с четырьмя ягнятами. Но только с четырьмя. Ты выберешь одного, который останется здесь.
Сердце Молли колотилось так сильно, что сотрясало все тело, а пистолет в ее руке ходил ходуном. Она посмотрела на пятерых детей, которые слышали предложение существа. Она бы скорее умерла, чем оставила здесь одного из них.
Она посмотрела в алые глаза и, пусть они принадлежали инопланетянину, смогла прочитать их выражение и осознала главное. Как ходячий труп Гарри Корригана, как Дерек Сотель в его твидовом пиджаке и галстуке, как Майкл Рендер, как говорящая кукла и ходячие колонии грибов, как практически все и вся, с чем она сталкивалась после того, как проснулась от шума дождя, это существо было агентом отчаяния, стремящимся лишить ее надежды.
Они использовали кровавую трагедию ее детства, горе, вызванное смертью матери, совсем молодой, от рака, запрятанные в подсознание страхи, сомнения в себе, даже любовь к творениям Т.С. Элиота, чтобы сбить ее с толку, истощить физически и духовно, ввергнуть в черную пучину отчаяния, превратить в полую женщину, парализованную силу, неспособную помочь невинным.
Во всех этих событиях она многого еще не понимала, возможно, никогда бы не смогла понять, но одно знала наверняка, пусть и не представляла себе, с чего такая уверенность в собственной правоте: пока у нее оставалась надежда, они не могли ее тронуть.
— Нет у тебя власти ни надо мной, ни над ними. Я — их попечительница, — заявила Молли, удивляясь слову, которое сорвалось с ее языка. Ранее она его никогда не использовала, хотя и понимала значение этого слова: она брала на себя всю заботу о детях. — Я забираю их отсюда. Всех. И сейчас.
Существо потянулось рукой к ее лицу. Растопырило пальцы с когтями так, словно хотело скальпировать ее, от подбородка до линии волос, от уха до уха. И прикосновение было холодным, как лед, мерзким.
Она не отпрянула. Не дернулась. Не задержала дыхание.
После короткого колебания существо убрало руку.
Инопланетянин еще с мгновение смотрел на нее, и, пусть Молли видела такое лицо впервые, она знала, что на нем отражаются ненависть, ярость и раздражение.
А потом, словно став невесомым, пришелец оторвался от пола и взлетел вверх (несколькими мгновениями раньше Молли опасалась, что такое произойдет с нею). Прошел сквозь потолок, возможно, притягиваемый колоссальным кораблем, который пролетал над Черным Озером.
Глава 62
Четыре лишенные лиц фигуры исчезли из мраморного фойе.
Молли, пятеро детей и сопровождающий их Вергилий присоединились к Нейлу и его команде в тот самый момент, когда толстый слой тумана начал подниматься и рассеиваться.
И сквозь него они увидели корабль-матку, пролетавший над городом совсем низко, едва не задевая верхушки деревьев. И поверхность этого корабля радикально отличалась от той, что показывали в фильмах. Вот Молли и смотрела на него, раскрыв рот, испытывая, однако, не изумление, не благоговейный трепет, не ужас… а неведомо откуда снизошедшее на нее спокойствие.
Никакого металлического блеска, как в тысячах фильмов, никаких ярких огней, как в «Близких контактах третьего вида», никаких боевых орудий, как в «Звездных войнах». Вместо всего этого что-то органическое и невероятно странное. Местами блестящее, как хитиновые панцири, местами чешуйчатое, местами гладкое, нежное и пульсирующее, словно внутри медленно билось огромное сердце. Где-то торчали ряды пик или рогов, где-то она видела кратеры, похожие на язвы, гнойники, раны, где-то извивались щупальца.
Но самой невероятной особенностью этого необъятного корабля были человеческие лица. Они покрывали всю его поверхность, десятки тысяч, миллионы лиц, мужчин и женщин всех рас и народов, которые открывались и закрывались пребывающими в непрерывном движении мембранами.
Корабль все летел над городом, широченный и длиннющий, человеческое воображение просто не
