растительности, которая так буйно расцвела всего лишь за одну ночь.
Должно было пройти много времени, прежде чем звезды перестали бы вызывать подозрения, и, возможно, еще больше, прежде чем к собакам стали бы относиться как к домашним животным, а не членам семьи.
В октябре того же года (после Армагеддона не прошло и месяца) Молли стала учительницей, и работа эта приносила ей не меньше радости, чем писательство.
Будучи священником, Нейл когда-то покинул церковь, когда сообщил своему епископу о факте растления малолетних и обнаружил, что у того нет ни мудрости, ни воли, ни силы веры, чтобы снять с виновного сан. Здесь, на берегу океана, он сначала поработал краснодеревщиком, помогая обустраивать новую жизнь, но к Рождеству у него уже была своя паства.
В той, прежней жизни Молли встретилась с ним в последний день его служения церкви. На сердце у нее было тяжело, она зашла в церковь, чтобы посидеть, подумать. Потом прошла по пустынному нефу, чтобы поставить свечку за упокой матери. Нейл стоял у алтаря, молчаливо прощаясь с церковью, освещенный разноцветными лучами, которые вливались через витражи. И столь совершенным было его лицо, а глаза — такими добрыми, что Молли, пока он не шевельнулся, приняла его за статую Иоанна Крестителя…
Новый год они отпраздновали скромно, из уважения к мертвым, но жизнь тем не менее продолжалась.
Всю зиму и весной Молли продолжала удивляться здоровой психике детей. Они не забыли своих близких и часто говорили о них, но, похоже, совершенно не горевали. И по ночам их не мучили кошмары. Все ужасы, случившиеся с ними, они помнили, но вели себя так, будто видели все это в кино. Куда в большей степени, чем взрослые, они могли жить текущим моментом, в неподвижной точке вращающегося мира, где и свершался танец жизни.
В апреле Молли узнала, что она беременна.
Глава 67
В теплый июльский день (шли каникулы, занятия в школе начинались только в сентябре), на четвертом месяце беременности, Молли сидела во внутреннем дворике с видом на море, в тени пальмы.
На столике со стеклянной поверхностью, который стоял перед ней, лежала одна из книг матери. Их все позабыли еще до того, как наступил конец света, но Молли сохранила и время от времени перечитывала.
Она отложила книгу в сторону после того, как наткнулась на упоминание Ноя и ковчега.
Когда Нейл появился с подносом, на котором стояли два стакана с ледяным чаем, она встретила его словами:
— Потоп, ковчег, животные, каждой твари по паре, вся эта ветхозаветная муть…
Он изогнул бровь.
— Я цитирую Рендера в женском туалете таверны. Но, Нейл… помимо греха, эгоистичности, каменных идолов, есть ли в истории Ноя какая-то особая причина, по которой мир очистили от людей?
Сев в плетеное кресло со стаканом ледяного чая и биографией У.Б. Йетса[31], Нейл кивнул:
— Если уж на то пошло, да. Терпимость к убийствам.
Она не поняла.
— Большинство людей стали слишком терпимыми к убийствам, — объяснил Нейл. — За убийство очень уж легко наказывали, а иногда даже не наказывали вовсе, если оно совершалось во имя утопических идей. А что?
— У мамы вот встретила упоминание о потопе, — она указала на лежащую на столике книгу. — И задумалась.
Он маленькими глотками пил чай, с головой уйдя в жизнь Йетса.
Какое-то время Молли смотрела на море.
Гитлер убил двадцать миллионов, Сталин — пятьдесят, Мао Цзэдун — не менее сотни. Совсем недавно два миллиона погибли в Судане, еще два — в Руанде. Число холокостов множилось и множилось.
Во имя религии или политической справедливости, ради построения нового мира, основанного на той или иной идеологии, массовые захоронения появлялись и появлялись, а кто из убийц понес ответственность, если не считать нескольких нацистов, осужденных Нюрнбергским трибуналом более полувека тому назад?
Над океаном не висело ни облачка. На горизонте одна синева встречалась с другой.
Каждый день в старом мире, столь недавно исчезнувшем, новостные выпуски заполнялись репортажами о террористах-самоубийцах, кровавых разборках между уличными бандами, мужьях, убивающих своих беременных жен, матерях, которые топили своих младенцев, подростках, расстрелявших одноклассников. Она где-то прочитала, что средний срок, который отсиживали за убийство в Соединенных Штатах, составлял семь лет.
Рендер ни дня не сидел в тюрьме, только в психиатрических клиниках, с врачами и розариями.
Чем больше Молли об этом думала, тем больше понимала, что психическое выздоровление детей и их нежелание задумываться о случившемся с ними находились в полном соответствии с отсутствием у взрослых интереса к инопланетянам.
Почему они пролетели тысячи световых лет, убили миллионы людей, начали переделывать Землю, а потом отбыли?
Конечно же, такой расклад не мог не стать главным предметом дискуссий на как минимум ближайшее столетие. Но как дети не собирались горевать, так и взрослые (включая Молли) не испытывали никакого желания поговорить и порассуждать о конце того мира, который существовал до появления инопланетян.
Вместо того чтобы отрывать Нейла от чтения, Молли прошла в дом, нашла книгу знаменитых цитат, вернулась во внутренний дворик.
Она вспомнила слова Пола, которые услышала по громкой связи во время разговора Нейла с братом: «…в сильной ярости, зная, что не много ему остается времени» Слова эти донеслись до них сквозь треск помех, как раз перед тем, как телефонная связь окончательно оборвалась.
Взяв «ярость» за ключевое слово, по индексу она быстро нашла нужную цитату: «Откровение Иоанна Богослова», глава 12. стих 12:
«Итак веселитесь, небеса и обитающие на них! Горе живущим на земле и на море, потому что к вам сошел дьявол в сильной ярости, зная, что не много ему остается времени!»
«К вам сошел дьявол»? Разве не считалось, что ад находится внизу?
В спальне их дома, в ту сентябрьскую ночь, когда Молли разбудила мужа от кошмара, он стоял, глядя в потолок, чувствуя первый пролет нал городом левиафана, и произнес: «…сеять вас, как пшеницу». Когда она спросила, что он хотел этим сказать, Нейл ответил, что ничего такого не говорил.
Заподозрив, что это тоже цитата, она провела четверть часа над толстым томом, но нашла источник. Евангелие от Луки, глава 22, стих 31:
«И сказал Господь: Симон! Симон! се, Сатана просил, чтобы сеять вас, как пшеницу».
Молли смотрела на море.
Когда взяла стакан с ледяным чаем, удивилась, обнаружив, что он пуст. Не помнила, как выпила чай.
Она прошла в дом, достала кувшин из холодильника, вернулась во внутренний дворик, налила чаю себе и Нейлу.
— Спасибо, дорогая, — поблагодарил ее он.
Она вспомнила слова психопата со шрамом на лице, которые тот произнес в доме Бредли и Эллисон,
