— Позволь мне что-нибудь сделать для тебя.
— Какой компании? — настаивал он.
— «Джон Уилкс энтерпрайзес».
— Кто такой Джон Уилкс?
— Не знаю.
— К тебе никогда не приходил мужчина по имени Джон?
— Нет.
— Как ты узнала о «Джон Уилкс энтерпрайзес»?
— Каждый месяц я получаю от них чек. На приличную сумму.
Дэн поднялся.
На лице Реджины отразилось разочарование. Взгляд Дэна упал на чемоданы, которые он заметил, как только вошел в квартиру.
— Уезжаешь?
— На несколько дней.
— Куда?
— В Лас-Вегас.
— Решила сбежать, Реджина?
— От чего мне бежать?
— Людей убивают из-за того, что происходило в серой комнате.
— Но я не знаю, что происходило в серой комнате, и мне на это наплевать. Так что я в безопасности.
Глядя на нее, Дэн вдруг осознал, что у Реджины Саванны Хоффриц была своя серая комната. И она носила ее с собой повсюду, потому что именно в серой комнате сидела взаперти настоящая Реджина.
— Тебе нужна помощь, Реджина.
— Мне нужно делать то, что ты хочешь.
— Нет. Тебе нужна…
— Я в порядке.
— Тебе нужен психотерапевт.
— Я свободна. Вилли научил меня, как быть свободной.
— Свободной от чего?
— От ответственности. Страха. Надежды. Свободной от всего.
— Вилли не освободил тебя. Он тебя поработил.
— Ты не понимаешь.
— Он был садистом.
— В этом нет ничего плохого.
— Он влез в твой разум, изменил твою психику. Мы говорим не о каком-то заштатном профессоре психологии, Реджина. Этот псих был звездой первой величины. Он работал на Пентагон, исследуя коррекцию поведения, разрабатывая новые методы «промывки мозгов». Подавляющие самоуважение наркотики, Реджина. Воздействие на подсознательном уровне. Вилли играл ту же роль при Большом брате, что Мерлин при короле Артуре. Только Вилли практиковал магию зла, Реджина. Он трансформировал тебя в… в… в мазохистку исключительно ради развлечения.
— Именно так он меня освободил. — Говорила она на полном серьезе. — Видишь ли, когда ты больше не боишься боли, когда ты научился любить боль, ты больше ничего не боишься. Вот почему я свободна.
Дэн хотел как следует тряхнуть ее, но понимал, что проку от этого не будет. Совсем наоборот. Она бы только попросила тряхнуть ее сильнее.
Ему хотелось бы привести ее к судье, который бы отнесся к ней с пониманием и направил на принудительное лечение. Чтобы она получила необходимую психотерапевтическую помощь. Но он не был ее родственником, практически ее не знал, а потому ни один судья не пошел бы ему навстречу. Закон такого не допускал. Так что, похоже, он ничем не мог ей помочь.
— Знаешь, что я тебе скажу? Думаю, Вилли, возможно, не умер, — вдруг заявила она.
— Умер, будь уверена.
— Может, и нет.
— Я видел тело. Мы опознали его по карте дантиста и по отпечаткам пальцев.
— Возможно, — не стала спорить она. — Но… я чувствую, что он жив. Иногда я ощущаю его присутствие… прямо здесь. Это так странно. Я не могу этого объяснить. Вот почему я не рыдаю, как могла бы рыдать. Потому что не убеждена в его смерти. Уж не знаю как, но он по-прежнему… здесь.
Ее видение себя, причины, побуждающие жить дальше, настолько зависели от Вилли Хоффрица, от необходимости получать похвалу и одобрение, хотя бы от возможности слышать его голос по телефону, что она просто не могла принять его смерть. Дэн подозревал, что не смог бы убедить ее в смерти Вильгельма Хоффрица, даже если бы привел в морг, показал изуродованное до неузнаваемости тело, положил перед ней заключение коронера. Хоффриц проник в ее разум, разбил психику на мелкие осколки, а потом сложил, как ему того хотелось, превратившись в клей, который связывал их воедино. Если бы Реджина приняла его смерть, клей перестал бы выполнять положенную ему функцию, ее психика превратилась бы в груду осколков, ввергнув Реджину в безумие. Так что у нее оставалась одна надежда: верить, что Вилли жив.
— Да, он здесь, — повторила она. — Я чувствую. Как-то, где-то, но здесь.
Понимая, что он ничем не может ей помочь, кляня себя за собственное бессилие, Дэн направился к двери.
За его спиной Реджина вскочила с дивана.
— Подожди. Пожалуйста.
Он обернулся.
— Ты мог бы… взять меня.
— Нет, Реджина.
— Сделать что-нибудь со мной.
— Нет.
— Я буду твоим зверьком.
Он еще на шаг приблизился к двери.
— Твоим маленьким зверьком.
Он едва подавил желание броситься бежать.
Она схватила его за руку, когда он открывал дверь. Запах ее духов будоражил. Вторую руку она положила ему на плечо.
— Ты мне нравишься.
— Где твои родители, Реджина?
— Ты меня возбуждаешь.
— Твои отец и мать? Где они живут?
Она поднесла тонкие пальчики к его губам. Теплые пальчики.
Прошлась по линии рта. Он оттолкнул ее руку.
— Ты действительно, действительно мне нравишься.
— Может, твои родители смогут помочь тебе порвать с этим.
— Ты мне нравишься.
— Реджина…
— Причини мне боль. Причини мне очень сильную боль!
Он оттолкнул ее, как сострадательный здоровый человек может оттолкнуть прокаженного: решительно, с отвращением, со страхом заразиться, но и с пониманием деликатности ее положения.
— Когда из-за Вилли я попала в больницу, он приходил ко мне каждый день. Устроил для меня отдельную палату и, приходя, всегда закрывал дверь, чтобы мы могли побыть вдвоем. Когда мы оставались наедине, он целовал мои синяки. Каждый день он приходил и целовал мои синяки. Ты даже представить себе не можешь, лейтенант, какое наслаждение доставляли его губы, прикасавшиеся к моим синякам. Один поцелуй — и каждый синяк трансформировался. Вместо боли приносил удовольствие. Как если бы… как если
