чувствовать себя там в полной безопасности. Собственно, если уж речь идет о безопасности, и канадская граница не так далеко на севере, и Полярный круг тоже.
Судя по звуку, вертолет снижается у южной окраины города, неподалеку от «Конюшни кузнеца». Рядом с мокрой деревянной платформой и отпечатками обуви и лап на мокрой земле у насоса.
Агенты ФБР… и армейские спецназовцы, если они есть… будут прочесывать город с юга на север, в направлении, в котором сейчас отступают Гэбби, Кертис и Желтый Бок. Преследователи прекрасно обучены, поиск людей – их профессия, что в городе, что на пересеченной местности, а большинство, если не все, имеют при себе приборы ночного видения.
Периферийным зрением слева от себя Кертис замечает слабое перламутровое свечение в непосредственной близости от земли. В тревоге смотрит на запад и видит, как тонкий слой тумана прикрывает землю. Потом понимает, что смотрит на соляное озеро, но не сверху, как прежде, а с уровня земли. И этот туман на самом деле естественное фосфоресцирование ровной, как стол, поверхности, призрак давно умершего моря.
Рев лопастей, рубящих воздух, смягчается, сопровождаемый свистом, который свидетельствует о замедлении вращения ротора. Вертолет уже стоит на земле.
Они идут. Они знают свое дело и очень быстры.
Спеша на север, Кертис волнуется, но не из-за людей, прилетевших на вертолете и, должно быть, спускающихся на внедорожниках по северному склону. В город прибыли куда более опасные враги.
Здания не позволяют полностью использовать потенциал приборов, отслеживающих источники теплового излучения и их перемещение. Они же частично, но не полностью блокируют энергетический сигнал, который излучает только Кертис.
Из-за естественной флуоресценции соляного озера ночь не такая темная, как несколькими мгновениями раньше. Кертис видит и силуэт Гэбби, и белые пятна на шерсти собаки.
Сторож не бежит в общепринятом смысле этого слова, а перемещается маленькими прыжками, совсем как его знаменитый дедушка в киномоменты серьезной опасности, приговаривавший при этом: «Черт, нам пора драпать». Этот Гэбби тоже драпает, но то и дело оборачивается, размахивая пистолетом, словно опасается, что ему на пятки уже наседает какой-нибудь злодей.
Кертису хочется кричать: «
Хотя на юге поисковые группы одна за другой покидают вертолет, там не загорается ни одного огонька. Они предпочитают действовать под прикрытием ночи, уверенные, что с их поисковым снаряжением, созданным на основе высоких технологий, темнота – союзник, а не враг.
Помимо зданий, Кертиса прикрывает и перемещение людей, мешающее охотникам засечь его специфический энергетический сигнал, а в ближайшее время этих перемещений будет много.
И вдруг тишину разрывает крик. Крик взрослого мужчины, которого ужас мгновенно превратил в маленького ребенка.
Гэбби останавливается, прищурившись, смотрит в ту сторону, откуда они прибежали, его пистолет ходит из стороны в сторону, выискивая угрозу.
Схватив сторожа за руку, Кертис тянет его вперед.
У южной окраины города кричат уже два человека. Потом трое и даже четверо. Ужас бьет наотмашь и распространяется очень быстро.
–
Кертис тащит его, сторож подчиняется, но тут крики перекрываются автоматными очередями.
– Эти дураки расстреливают друг друга?
– Идем, идем, идем, – требует Кертис, им теперь руководит паника, заставившая забыть про дипломатичность, он уже силой тащит старика.
Люди, которых разрывают на части, которым вспарывают животы, которых поедают заживо, не могут издавать более страшные крики.
Бочком сторож вновь движется на север, Кертис уже не позади, а рядом с ним, собака впереди, словно шестое чувство подсказывает ей, где находится сарай-который-совсем-и-не-сарай.
Полгорода уже позади, они рядом с еще одним проулком между зданиями, когда странный свет вспыхивает справа от них, на улице, они видят его в тоннеле между деревянными стенами. Синий и искрящийся, короткий, как фейерверк, он дважды пульсирует, прежде чем погаснуть. А из темноты, которая следом за вспышками слепит глаза, в проулок с улицы вваливается дымящаяся, черная масса и несется на них.
Шустрый, но неуклюжий, словно марионетка на дергающих ее нитках, с костлявыми плечами, острыми локтями, шишковатыми коленями, Гэбби с удивительным проворством отскакивает с пути черной массы. Кертис повторяет его маневр, собака жалобно скулит, держась рядом с ним.
Со скоростью снаряда, вылетевшего из жерла орудия, мертвый мужчина отскакивает от одной стены к другой, его конечности выбивают дробь по доскам стен. Наконец проулок позади, и мужчина уже в открытом пространстве. Мгновение, и он проскакивает мимо Кертиса. Пугало, пробитое молнией, сорванное с привычного места ревущим торнадо, не могло бы набрать большую скорость. Наконец тряпичной куклой, без единой целой кости, он валится на землю. Запах идущего от него пара намного хуже, чем от мокрой соломы пугала, грязной, рваной одежды и изъеденной молью мешковины лица.
На растерзанной груди мужчины все-таки можно разобрать большие, когда-то белые, теперь обожженные и перекошенные буквы Ф и Р, а вот Б исчезло вместе с той частью груди, которую она прикрывала.
Хоть и страдающий артритом, сторож, похоже, понимает, в какую он попал передрягу, и находит в себе ту юношескую энергию и прыть, которую выказывал его знаменитый дедушка в своих ранних фильмах, таких, как «Колокола Розариты» и «Парень из Аризоны». Он бросается к сараю наперегонки с собакой, а Кертис спешит за ними.
Вопли, крики, выстрелы доносятся из-за зданий, потом появляется какой-то странный звук, прьонг- прьонг-прьонг, словно кто-то водит железкой по зубьям грабель, принимая их за скрипичные струны.
Один Кертис Хэммонд лежит мертвый в Колорадо, другой сломя голову спешит к своей могиле.
Глава 31
У центрального входа в пансион «Сьело Виста» отражают свет дубинки, сверкают бляхи, блестят пряжки ремней затянутых в форму копов.
Мартин Васкес, генеральный менеджер пансиона, стоит чуть в стороне от копов, за одной из колонн, украшающих фронтон. Его тоже вытащили из постели, но он все-таки успел побриться и надеть черный костюм.
В сорок с небольшим лет у Васкеса гладкое лицо и глаза молодого, набожного послушника. Он смотрел на приближающегося Ноя Фаррела, и по взгляду чувствовалось, что он с радостью поменял бы свою должность на обеты бедности и целомудрия.
– Мне так жаль, это просто ужасно. Если вы пройдете в мой кабинет, я постараюсь объяснить, как это произошло, исходя из того, что нам известно.
Ной прослужил в полиции три года, но только четыре раза участвовал в расследовании убийств. Лица и глаза сопровождавших его копов очень уж напоминали лица и глаза скорбящих родственников, которые он тогда видел. В них читалось сочувствие, но и подозрительность, сохраняющаяся и после опознания и задержания преступника. При некоторых убийствах подозрение скорее падает на родственника, чем на незнакомца, и несмотря на все улики, целесообразно разобраться, кто получит финансовую выгоду или освободится от утомительной ответственности благодаря насильственному уходу из жизни конкретного человека.
Для Ноя оплата ухода за Лаурой была не обузой, а смыслом существования. Даже если бы эти люди ему поверили, он все равно видел бы в их глазах подозрительность, скрытую сочувствием.
Один из копов выступил вперед, когда Ной, следуя за Васкесом, направился к парадной двери.
– Мистер Фаррел, я должен спросить, есть ли у вас оружие.
Он надел брюки и гавайскую рубашку. Пистолет лежал в кобуре, прикрепленной к ремню на пояснице.
– Да, но у меня есть разрешение.
