что этот человек может стать его союзником. Поэтому он рискует.
– Да, сэр, в связи с землей.
От ярости Гэбби аж брызжет слюной.
– Назови меня свиньей и разруби на отбивные, но только не убеждай, что государство – не тиран, жаждущий заграбастать всю землю!
Мысль о том, чтобы кого-то разрубить, вызывает у Кертиса отвращение. Более того, такое предложение ставит его в тупик. И он слишком вежлив, чтобы назвать сторожа свиньей, даже если тот искренне этого хочет.
К счастью, Кертису не приходится что-либо отвечать, потому что кипящий от ярости сторож успевает набрать полную грудь воздуха и взрывается потоком слов:
– Я и моя жена, мы купили себе отличный участок земли, лучше не найдешь даже в раю, с источником воды, с рощей больших тополей, которые росли там так давно, что, должно быть, достали корнями до костей динозавров, с отличным пастбищем. У нас ушло чуть ли не пятнадцать лет, чтобы расплатиться по ссуде, взятой у кровососов-банкиров, потом еще не один год, чтобы накопить денег на строительство маленького домика, а когда мы наконец собрались рыть фундамент, государство говорит, что мы этого делать не можем. Государство говорит, что в нашей земле живет какой-то голозадый, кривоногий, смердящий жук, которого мы потревожим своим появлением. Государство называет это экологической трагедией, потому что этот вонючий, без шеи, с липкими ножками жук существует только на ста двадцати двух участках земли в пяти западных штатах. В итоге я и моя жена – землевладельцы, которые не могут построить на своей собственности дом, и, естественно, эту землю у нас никто не хочет купить, потому что кому нужна земля, на которой нельзя ничего строить. Зато мне, будь уверен, очень приятно осознавать, что в моей земле живет жрущий дерьмо, пердящий огнем, вонючий жучок, которому там хорошо и уютно, поскольку вокруг натыканы таблички с надписью «НЕ БЕСПОКОИТЬ!».
К этому времени Желтый Бок уже прячется за Кертиса.
На востоке стрекотание лопастей вертолета становится все громче, звук этот эхом отражается от твердой, как камень, земли и вновь поднимается к небу. И нарастает, нарастает с каждой секундой.
– Если они поймают тебя, что они собираются с тобой делать?
– Самые плохие выродки меня убьют, – отвечает Кертис. – А государство… скорее всего, сначала они попытаются спрятать меня в каком-нибудь, по их разумению, безопасном месте, где они смогут меня допросить. А если самые плохие выродки не найдут меня там, где я буду прятаться под прикрытием ФБР… тогда рано или поздно государство начнет проводить на мне эксперименты.
И хотя утверждение мальчика вроде бы представляется совершенно невероятным, Кертис искренне верит, что именно так оно и будет.
Сторож то ли слышит правду в словах мальчика, то ли готов поверить любой страшной истории о государстве, которое ценит его самого меньше, чем смердящего жука.
– Эксперименты! На ребенке!
– Да, сэр.
Гэбби нет нужды знать, какие эксперименты будут проводить с Кертисом или какой цели они послужат. Вероятно, он и сам может составить бесконечный список самых отвратительных версий. Ему не надо объяснять, что государство способно на все. Ради достижения своих низких целей.
– Неужели эти грязные мерзавцы не могут найти других способов потратить мои налоги, кроме как на пытки маленьких детей? Адовы колокола, их бы освежевать, сварить с рисом и с подливой скормить тем чертовым вонючим жукам, раз уж они так радеют за счастье этих вонючих насекомых!
Над восточным гребнем долины бледное сияние освещает ночь: отраженный свет фар или прожекторов двух внедорожников или прожектора вертолета. С каждым мгновением сияние становится все ярче.
– Пора в путь, – говорит Кертис, скорее себе и собаке, чем сторожу.
Гэбби смотрит на свет на востоке. Завитки бороды встают дыбом, словно наэлектризованные. Потом, сощурившись, он пристально всматривается в Кертиса, и его лицо множеством морщин и морщинок напоминает скукожившуюся египетскую мумию, проигравшую свой долгий бой с вечностью.
– Ты не сыплешь лошадиный навоз, не так ли, мальчик?
– Нет, сэр, не забиты им и мои уши.
– Тогда, клянусь всем, что свято, а кое-что и не очень, мы накормим этих скунсов нашей пылью. Теперь держись на мне, как жир на «Спэме»[49], понимаешь?
– Нет, сэр, не понимаю, – признается Кертис.
– Как зелень на траве, как сырость на воде, – нетерпеливо объясняет сторож. – Пошли! – И быстро, но чуть прихрамывая, совсем как его дедушка в многочисленных фильмах, Гэбби идет мимо фасада конюшни к расположенному рядом отелю.
Кертис мнется, поставленный в тупик жиром, зеленью, сыростью. Одежда на нем все еще влажная после игры с собакой, но воздух пустыни наполовину уже высушил ее.
Несмотря на прежний страх перед сторожем, Желтый Бок бежит следом. Вероятно, инстинкт подсказывает ей, что этому человеку можно верить.
Кертис, доверяя становящейся ему сестрой, а следовательно, и Гэбби, устремляется за ними, мимо конюшни, на мостки перед «Гранд-отелем Беттлби». «Беттлби» – трехэтажное, с фасадом, протянувшимся на сорок футов, оштукатуренное здание, которое уже не кажется столь величественным, как прежде. Изменилось время, а с ним и критерии.
Внезапно стрекотание лопастей резко усиливается: вертолет уже над долиной, и звук теперь не глушится гребнем холма.
Кертис чувствует, что, поглядев направо, через улицу и крыши домов, он обязательно увидит вертолет, зависший над долиной, зловещую черную массу с маленькими красными и белыми габаритными огнями. Вместо этого он думает только о Желтом Боке, не отрывает глаз от Гэбби и прыгающего луча фонарика.
За отелем, примыкая к нему, расположился «Магазин готовой одежды Дженсена» с «НАРЯДАМИ ДЛЯ ДАМ И ГОСПОД». Надпись от руки на щите, выставленном в витрине, извещает, что товары, которые можно приобрести в магазине, «в настоящее время в моде в Сан-Франциско». Создается ощущение, что до Сан- Франциско так же далеко, как до Парижа.
Миновав «Магазин готовой одежды Дженсена» и не дойдя до почтового отделения, Гэбби поворачивает налево, с мостков спускается в узкий проулок между домами. По точно такому же проулку Кертис и Желтый Бок вошли в город, правда, располагался он по другую сторону улицы.
Вертолет приближается: лавина тяжелого, ритмичного грохота накрывает долину.
Приближается и что-то еще. Движение этого объекта сопровождается гулом, от которого у Кертиса ноют зубы, вибрируют пазухи, расширяются и сжимаются гаверсовы каналы в костях.
Чтобы остановить поднимающийся страх, он напоминает себе, что при наводнении можно избежать паники, лишь сосредоточившись на плавании.
Деревянные стены, нависающие над ними с обеих сторон, становятся золотистыми в свете фонаря. Тени поднимаются вверх, словно страшась Гэбби, потом опускаются и окутывают Кертиса, спешащего за сторожем и собакой.
Добравшись до конца проулка, сторож выключает фонарь, и безлунное небо накрывает их, словно они спустились в подвал и закрыли за собой дверь. Через пару шагов Гэбби останавливается. Вокруг простирается задний двор, который тянется вдоль западной части города.
Если бы не телепатический канал, связывающий Кертиса с собакой, он бы столкнулся со стариком. А так обходит его.
Гэбби хватает Кертиса, прижимает к себе, возвышает голос, чтобы перекрыть грохот зависшего над городом вертолета:
– Сейчас бежим на север, к сараю, который совсем и не сарай!
Кертис прикидывает, что этот сарай-который-совсем-и-не-сарай не столь далеко на севере, чтобы
