Душа в лунном свете

ночи отключен. Полиция несколько раз за каждую смену заходит посмотреть на датчики окон, чтобы убедится, что сигнализация не взломана и что внутри нет обезумевших плохих парней.

Криспин отщёлкивает поводок от ошейника Харли, и они покидают распределительную комнату. На общественном лифте они поднимаются на четвёртый этаж.

Наверху три отдела — кухонные принадлежности, товары для дома и постельные принадлежности — плюс «У Элеоноры», ресторан, который был так назван в честь жены учредителя магазина. «У Элеоноры» — это больше, чем кафе, но меньше, чем респектабельное заведение с изысканной кухней. Открытый шесть дней в неделю, он популярен среди массы женщин, проводящих там официальные ланчи, а также у тех, кто балуется чаем с выпечкой ближе к вечеру. Обед не подаётся — во всяком случае, не с ведома руководства.

Ресторан находится слева от общественных лифтов. Пара французских дверей[15] со стёклами со скосом, которые должны быть заперты, оставлены открытыми.

Часть зала для посетителей, расположенная за столом приёма заказов, слегка освещена огнями огромного города, которые проникают через высокие окна, выходящие на запад. Вдали, за столами, в одной из кабинок приятно мерцают несколько свечек, стоящие в сосудах из красного стекла.

Криспин ждёт. С одноразового сотового телефона он звонит заранее, чтобы спросить, могут ли его принять на две ночи. Телефон идёт с ограниченным количеством минут, но это его не беспокоит; единственный номер, на который он звонит — её.

По эту сторону от столика приёма заказов, в открытом дверном проёме стоит Фантом «Бродерикса».

8

26 июля, день памяти святых Анны и Иоакима, ночь памяти, три года и четыре месяца назад…

Девятилетнего Криспина в пустой гардеробной его сестры пронзает сильный страх, страх не за себя — ещё нет — а за Мирабель.

Криспин, помоги мне!

Он не слышит голос снова, но помнит его в точности.

Происходит что-то ужасное, и это нельзя исправить одной из шуток мистера Мордреда или поцелуем нянюшки Сэйо.

При мысли о нянюшке его рот заполняет насыщенный вкус лимонной конфеты. Невозможный избыток слюны заставляет его сглотнуть один, два, три раза, и всё же струйка слюны выбегает, стекает по подбородку. Он вытирает её рукавом пижамы.

Они живут в «Терон Холле» шесть недель, и теперь вдруг те дни кажутся проведёнными в основном в тумане. Оглядываясь назад, он только лишь смутно припоминает, что происходило в какой из дней, как будто бы время не имело определённого значения в этом доме.

Они отправлялись в кровать и вставали согласно собственным потребностям. Они ели только то, что пожелают. Каждая игрушка, которая им была нужна — и множество тех, которые они никогда не просили — предоставлялись им. Они развлекались более охотно, чем учились, и их домашний учитель с родинкой в виде слепня потакал им на каждом шагу, всегда прощая и даже поощряя их лень. Они никогда не покидали дом. В своих трёх отдельных комнатах они постепенно изолировались один от другого, как они уже были изолированы от внешнего мира.

Ничего не идёт так, как должно. Криспин сейчас видит, что последние шесть недель прошли как сон, через который они были протянуты, будто бы поддаваясь невидимым ниточкам, прикреплённым к каждой их конечности.

Криспин, помоги мне!

Чувство нахождения во сне только усиливается, когда Криспин обнаруживает себя перед дверью спальни Кларетты и Джайлза, не осознавая, что покинул комнату Мирабель.

Его мать и его новый отец дали ясно понять, что они ценят свою уединённость и что на их территорию вход строго запрещён. До настоящего времени Криспин никогда не трогал их дверь. Он предполагает, что она должна быть закрыта, но это не так.

Лампы с цветным выдувным стеклом излучают свет цвета мёда, такой интенсивный, что он почти может попробовать его, а бархатные тени напоминают ему место, которое он не может назвать или полностью вспомнить, место, которое каким-то образом появилось до всего того, что он знал.

Из всех грандиозных пространств «Терон Холла» это самое грандиозное. Ослепительный и замысловатый узор на красочном персидском ковре, кажется, мягко засасывает его босые ноги при каждом шаге, как будто может затянуть его внутрь себя, внутрь не только ниток, из которых он состоит, а в него и даже сквозь него, как будто мог быть секретными воротами в другой мир, более реальный, чем этот. Занавеси настолько мягкие и развешены с такими элегантными изгибами, цвета настолько притягательные, а кайма с кисточками настолько роскошные, что нет надежды, что вид из окон, который он может увидеть, может соперничать с ними. Обстановка здесь гораздо более царственная, чем просто королевская, а богато украшенное зеркало такой захватывающей глубины, что когда Криспин вглядывается в своё отражение, комната кажется слишком громадной для того, чтобы вместиться внутри «Терон Холла», стремясь к бесконечности.

Когда он ещё один фокусирует взгляд на бархатных тенях по углам, напоминающих ему какое-то место, которое он не может вспомнить и которое появилось до всего, что он когда-либо знал — то поражён богатством, находясь на грани головокружения. Но в этот раз какой-то чужой голос звучит в его голове, произнося слова, которых он никогда не слышал раньше, но которые он понимает, голос сообщает ему, что совершенство этих теней — это тьма матки его матери, из которой он появился на свет. Если он хочет отступить в угол и позволить этим теням окружить его, если он подождёт здесь свою мать, пока она не вернётся, она возьмёт его обратно в себя, и он снова познает спокойствие быть её частью и, в конечном итоге, быть несотворённым.

Его страх за Мирабель перерастает в ужас, а страх за себя, которого он раньше не чувствовал, наконец, сжимает его сердце.

Он убегает из родительской спальни, не представляя, как может найти и спасти свою сестру. Он несётся вдоль коридора к северной лестнице и сбегает по спирали вниз.

К тому времени, как он достигает первого этажа, его подстёгивает мысль, что кто-нибудь в доме поможет ему, что они не все находятся в союзе против него и его брата с сестрой. Если не старший дворецкий, Минос, то, возможно, младший, Нед. Если никто из них, то, может быть, одна из домработниц. Не Прозерпина! Возможно, главная домработница, миссис Фригг. Кто-нибудь поможет ему, кто-то из тех, кто всегда улыбается ему, кто относится к нему с уважением.

Только спустя недели Криспину приходит на ум, что в его безумных поисках человека, которому можно довериться, и защитника он никогда не думает покинуть дом и искать помощи у кого-либо на улице, возможно, даже у полицейского. Ему почти кажется, что он находится под чарами, которые мешают ему рассуждать о мире за пределами «Терон Холла».

Задыхаясь, в ярости, он не может найти никого на первом этаже, ни в одной из общих комнат, ни на кухне. Кажется, никто не работает, при этом все комнаты в крыле прислуги пусты, двери оставлены открытыми, как будто все сотрудники ушли одновременно по какому-то срочному вызову или по сигналу тревоги.

Интуиция влечёт его к южной лестнице и вниз по извилистому пути к подвалу, он хватается за декоративные бронзовые перила для поддержки. Дверь у подножия лестницы не открывается.

В огромном подвале находится комната со стальной дверью, которая всегда заперта. Ему раньше говорили, что это несгораемое помещение, в котором хранятся невозместимые фамильные вещи, которые представляют большую ценность.

Но никогда до этого главная дверь, ведущая в оставшуюся часть подвала, не была закрыта. Он пробует ручку снова, бесполезно.