Выждав ради приличия еще несколько минут, я — через Шенка — открыл дверь и заглянул внутрь.
Подпрыгнув от неожиданности, Сьюзен резко обернулась через плечо. Глаза ее сверкали от гнева и страха.
— Что такое?! — воскликнула она.
— Это я, Сьюзен, — сказал я через динамики комнатной аудиосистемы.
— Но… это и он тоже.
— Я удерживаю его под жестким контролем, Сьюзен, — объяснил я. — Шенк едва ли понимает, где он и что с ним. Сейчас его глаза — это мои глаза.
— Держи его от меня подальше. Ведь мы же договорились, — напомнила Сьюзен.
— Но ведь он — просто мой инструмент.
— Мне на это плевать. Я не хочу его видеть.
На мраморной полочке рядом с раковиной я заметил тюбик лечебной мази. Сьюзен втирала ее в свои натертые веревкой запястья и в обожженную ладонь. (Я почувствовал значительное облегчение, когда увидел, что ожог почти прошел.) Рядом стоял открытый флакончик с аспирином.
— Убери его! — потребовала Сьюзен решительно.
Я вывел Шенка из ванной и заставил закрыть дверь.
Вряд ли, рассудил я, человек, собирающийся покончить с собой, станет принимать аспирин и смазывать ожоги и ссадины, чтобы потом перерезать себе вены.
Я был уверен, что Сьюзен выполнит свою часть договора.
Моя мечта была близка к осуществлению.
Через несколько часов оплодотворенная яйцеклетка, содержащая усовершенствованный генетический код моего нового тела, окажется внутри ее лона. Она начнет развиваться по составленной мною программе и в считаные часы превратится в эмбрион. Процесс деления клеток будет лавинообразно нарастать, эмбрион будет расти не по дням, а по часам. Когда ровно через двадцать восемь дней я перенесу его в инкубатор, зародыш будет выглядеть не на четыре недели, а на четыре месяца.
Повинуясь моей команде, Эйнос Шенк снова спустился в подвал.
Работы ему оставалось всего на полчаса.
Глава 22
Серебряный диск полуночной луны медленно плыл в высоком черном небе.
Вселенная была полна мерцающих звезд, и все они ждали меня. Когда-нибудь я отправлюсь туда, к другим мирам, ибо я буду бессмертен и свободен. Грядущее будет принадлежать мне, моим многочисленным телам, объединенным единым сознанием.
Шенк в подвале присоединил последний контакт.
Сьюзен, свернувшись калачиком, лежала на боку на кровати, и со стороны казалось, будто она пытается представить себе существо, которое ей предстоит взрастить в своем чреве. По моей просьбе она переоделась. Теперь на ней был только шелковый ночной халат густо-синего цвета и белые гольфы.
Волнующие события последних двадцати четырех часов вымотали ее до предела. В ожидании, пока я все подготовлю, Сьюзен надеялась поспать, но, несмотря на усталость, не могла сомкнуть глаз. Мысли ее стремительно неслись, обгоняя одна другую, так что она почти не отдохнула.
— Сьюзен, милая… — нежно окликнул я ее.
Она подняла голову от подушки и вопросительно поглядела на объектив видеокамеры.
— У нас все готово, — негромко сообщил я.
Без малейшего промедления, которое могло бы свидетельствовать о страхе или нерешительности, Сьюзен встала с кровати и, поплотнее запахнув халат, затянула пояс. Туфли она надевать не стала. Бесшумно ступая своими легкими ногами в белых гольфах, она двинулась к выходу с той удивительной, напоминающей музыку грацией, которая всегда так волновала менч.
Увы, ее лицо вовсе не напоминало лицо женщины, которая спешит на долгожданное свидание со своим возлюбленным (на что я втайне надеялся). Лицо Сьюзен было таким же бесстрастным и холодным, как диск плывущей в поднебесье луны, и только в уголках губ притаилось едва заметное напряжение, свидетельствующее, однако, лишь о решимости Сьюзен остаться верной данному слову.
Теперь-то я понимаю, что при тех обстоятельствах мне не следовало ожидать большего. Видимо, воспоминания о кошмарном убийстве, совершенном Шенком на ее глазах, были все еще слишком свежи в памяти Сьюзен. Я рассчитывал, что она скоро забудет об этом небольшом инциденте, но ошибся.
Как вы уже знаете, доктор Харрис, я по натуре романтик — неисправимый романтик и оптимист — и ничто не может надолго меня расстроить. Поэтому я продолжал мечтать о шампанском возле камина, о поцелуях, об объятиях, об аромате вина, о вкусе губ моей любимой, о ее упругой груди и теплых плечах…
Если иметь романтическую жилку толщиной в милю — это преступление, то в этом случае я виновен.
Трижды виновен.
Сьюзен быстро шла по коридору второго этажа. Ее ноги в белых гольфах ступали по затейливому узорчатому рисунку ковровой дорожки, краски которой выцвели и приобрели тот изысканный оттенок, который отличает настоящий антиквариат от подделки. Оливково-зеленая с золотом и темно-бордовым лужайка ковра была настолько мягкой и толстой, что казалось, будто Сьюзен не идет, а скользит в дюйме над полом, словно прекраснейшее из привидений, когда-либо являвшееся изумленному взору человека — или компьютера.
Кабина лифта ждала ее, и дверцы стояли открытыми.
Сьюзен спустилась в подвал.
По моему настоянию она все же приняла валиум, однако я не заметил, чтобы лекарство на нее подействовало.
Внутреннее напряжение по-прежнему не отпускало Сьюзен.
Между тем ей необходимо было расслабиться, и я надеялся, что таблетка — пусть не сразу — все же на нее подействует.
Под легкий шелест и шепот развевающегося шелка Сьюзен шла через прачечную и котельную, а я жалел, что операция состоится здесь, а не в роскошных апартаментах на вершине небоскреба, из окон которого видны огни раскинувшегося внизу Сан-Франциско, Манхэттена или Парижа. Обстановка подвала казалась мне сейчас настолько убогой и жалкой, что мое приподнятое романтическое настроение едва не оставило меня.
Толкнув дверь последней комнаты, Сьюзен на мгновение задержалась на пороге, не в силах побороть свое удивление. С тех пор как она в последний раз здесь побывала, медицинского оборудования в комнате заметно прибавилось. Теперь практически все помещение было заставлено осциллографами, аппаратами искусственного дыхания, томографами и прочим.
Сьюзен, однако, быстро справилась с собой и, не обращая больше никакого внимания на сложнейшее оборудование, прошла прямо к гинекологическому креслу.
Шенк, сияющий чистотой, словно настоящий хирург, уже ждал ее. Его огромные кисти были затянуты в резиновые перчатки, а уродливое лицо скрывала хирургическая марлевая повязка.
Мой подопечный был по-прежнему столь послушным и демонстрировал такую готовность подчиняться, что мне удалось без труда подавить его сознание. Я сомневался, что он отдавал себе отчет в том, где он находится и что ему предстоит сделать.
Сьюзен сбросила халат на пол и легла на кресло, покрытое голубой хирургической клеенкой.
— У тебя такие красивые груди, — сказал я ей через динамики на потолке.
— Пожалуйста, без комментариев, — откликнулась она решительно.
— Но я… Мне всегда казалось, что этот момент должен быть совершенно особенным. Торжественным, священным, может быть, даже чуточку эротичным…
