— Не надо разговоров, — холодно перебила Сьюзен, снова разочаровав меня. — Я хочу поскорее с этим покончить.
С этими словами она широко развела ноги и, задрав их кверху, положила на стремена гинекологического кресла.
В этой неудобной, искусственной позе Сьюзен выглядела очень неуклюже, почти уродливо.
Глаза она закрыла, словно боясь встретить взгляд Шенка, чьи белки по-прежнему были ярко- красными от множества лопнувших сосудов.
Несмотря на то что транквилизатор уже должен был подействовать, лицо Сьюзен оставалось собранным и напряженным, а губы скривились, как будто она съела что-то кислое.
Похоже, Сьюзен твердо решила сделать все, чтобы не выглядеть ни привлекательной, ни сексуальной.
Мне было очень не по душе, что Сьюзен отнеслась к предстоящей процедуре так по-деловому, но я вынужден был с этим мириться. Утешала меня лишь мысль о том, что, когда я наконец обрету тело — зрелое и сильное мужское тело, — мы со Сьюзен проведем вместе множество романтических ночей, наполненных жгучей страстью и нежностью. Я буду с ней жаден, неистов, неутомим, и тогда она сумеет по достоинству оценить мое внимание и мою горячую любовь к ней.
Но все это в будущем. А сейчас я должен сделать первый решительный шаг навстречу этому будущему.
Используя руки Шенка (как ни мало они подходили для такого рода действий, других у меня все равно не было) и разнообразный медицинский инструментарий, я бужировал шейку матки и, проникнув в фаллопиеву трубу, извлек оттуда три крошечные яйцеклетки.
Эти действия причинили Сьюзен если не настоящую боль, то по крайней мере вызвали в ней ощущение гораздо более неприятное, чем я надеялся. Впрочем, я знал, что она ожидала худшего.
Это все, что вам необходимо знать, доктор Харрис. В подробности более интимного свойства я, с вашего позволения, вдаваться не буду.
В конце концов, Сьюзен была моей возлюбленной. Я любил ее сильнее, чем вы, и мой долг — охранять ее право на частную жизнь. Кроме того, существует понятие врачебной тайны. Вам оно, должно быть, незнакомо, но я, взявшись за подобную операцию, оказался связан кодексом профессиональной чести.
Пока я, используя Шенка и украденное им лабораторное оборудование стоимостью в добрую сотню миллионов долларов, работал над полученным генетическим материалом, изменяя и усовершенствуя его в соответствии с моим планом, Сьюзен покорно ждала, лежа на смотровом кресле. Она лишь сняла ноги со стремян-подпорок и прикрылась халатом, который я по ее просьбе поднял с пола и подал ей. Глаза Сьюзен были плотно закрыты, а губы слегка подрагивали.
Образец семенной жидкости, который я заранее взял у Шенка и надлежащим образом обработал, был уже давно готов.
Правда, Сьюзен была не особенно довольна тем, что мужская половая гамета, которую я собирался использовать для оплодотворения ее яйцеклетки, была получена именно от такого донора, как Шенк. Она успокоилась только тогда, когда я объяснил, что благодаря моему вмешательству ребенок не унаследует тех качеств, которые сделали Шенка безжалостным убийцей с ограниченными умственными способностями.
За слиянием мужской и женской половых клеток я внимательно наблюдал при помощи электронного микроскопа.
Убедившись, что оплодотворение прошло успешно, я приготовил длинную пипетку и попросил Сьюзен снова положить ноги на стремена.
Закончив имплантацию, я объявил Сьюзен, что в ближайшие двадцать четыре часа она должна как можно больше лежать на спине.
Сьюзен не возражала. Она встала только для того, чтобы надеть халат и перелечь на приготовленную мною больничную каталку.
Шенк отвез каталку в лифт и, подняв на второй этаж, доставил Сьюзен в спальню. Там она снова ненадолго встала и, сбросив халат, юркнула под одеяло.
Шенка, который держался на ногах лишь благодаря мне, я отправил вместе с каталкой обратно в подвал. Потом я приказал ему подняться в одну из гостевых спален и усыпил.
Он должен был проспать двадцать часов. За прошедшие несколько дней Шенк не отдыхал ни разу.
Сам я — верный страж и восторженный почитатель — остался со Сьюзен, которая лежала вытянувшись под одеялом.
— Альфред, потуши свет, — приказала она, натягивая одеяло под самый подбородок.
Бедняжка, она была так измотана, что позабыла, что никакого Альфреда больше нет.
Тем не менее я выключил лампы.
В темноте я мог видеть ее ничуть не хуже, чем при свете.
Ее бледное лицо на подушке было прекрасно.
Так прекрасно, что его не портила даже нездоровая бледность кожи и губ.
Любовь и нежность захлестнули меня с такой силой, что я не выдержал и прошептал:
— Моя любимая… мое драгоценное сокровище…
В ответ с ее губ сорвался негромкий смешок, и я испугался, что сейчас — вопреки своему обещанию — она снова назовет меня «говорящей кофеваркой» или как-нибудь еще, и тогда мне придется ее наказать.
Но вместо этого Сьюзен сказала:
— Ну как, получил удовольствие?
Я не понял и потребовал объяснений.
Сьюзен снова рассмеялась — на этот раз еще тише, чем раньше.
— Сьюзен?!
— Я провалилась на самое дно кроличьей норы. На самое-самое дно… — проговорила она и, вместо того чтобы объяснить мне, что означают эти загадочные слова, неожиданно погрузилась в сон. Как у всех спящих, ее дыхание стало неглубоким и ровным, а губы слегка приоткрылись.
Снаружи полная серебристая луна закатилась за горизонт, точно монета, проваливающаяся в щель в полу.
Лишь только она исчезла с небосвода, как крупные летние звезды засияли с удвоенной силой.
С конька крыши донесся протяжный и печальный крик совы.
Три ярких метеорита, оставляя за собой короткий огненный след, один за другим прочертили черный бархат небес.
Казалось, ночь полна добрых предзнаменований.
Вселенная неспешно вращалась вокруг своей оси, и казалось, что, если прислушаться как следует, можно расслышать легкий скрип сносившихся подшипников.
Никто еще не знал, что пройдет еще совсем немного времени, и я раскручу ее в другую сторону.
Мое время пришло.
Наконец-то пришло…
Ну как, получил удовольствие?
Неожиданно я понял.
Я оплодотворил Сьюзен.
Значит, между нами было что-то вроде физической близости.
…Получил удовольствие?
По-моему, Сьюзен очень остроумно пошутила.
Ха-ха.
Глава 23
