горячим чаем и три алюминиевые кружки.
— Орудие собрали?
— Еще пара минут понадобится, — ответил ему Горов. Он держал в руках одну из кружек, пока первый помощник разливал чай.
И вдруг ночь заблагоухала ароматами трав, лимона и меда. Потом ветер подхватил поднимающийся над кружкой пар, охладил его и превратил холодный туман в кристаллики льда. Горов отхлебнул божественный напиток из кружки и заулыбался. Чай быстро остывал, но все же его тепла было довольно, чтобы прогнать озноб.
Ниже мостика, на основной площадке главной палубы, что была обрамлена четырьмя световыми индикаторами тревожной сигнализации, трое моряков собирали особой конструкции пушку, которой предполагалось выстрелить в айсберг — снаряд будет нести за собой канат. Все трое были в черном: водонепроницаемые костюмы с тепловыми пакетами на поясах, лиц не видно из-за черных колпаков из резины и больших водолазных масок. Моряки были застрахованы от волн, способных смыть человека в море: каждый из тройки был соединен стальной цепью с носовым аварийным люком, — длина цепи позволяла работать, но исключала падение за борт.
Хотя пушка не предназначалась для военных целей и ни в коей мере не являлась оружием, все же вид у нее был настолько зловещим, что неосведомленный наблюдатель вполне мог подумать, что это — мортира, стреляющая ядерными зарядами. Высотой в человеческий рост, массой почти в сто шестьдесят килограммов, пушка состояла из трех, на первый взгляд, не очень подогнанных друг к другу частей. Квадратное основание представляло собой станину с закрепленным на ней двигателем, привод которого был рассчитан на манипуляции с ремнями спасательного буя; станина крепилась к палубе с помощью четырех стальных колечек, выступавших из корпуса корабля и соединенных с соответственными выступами станины защелками. Эти кольца украшали палубу «Погодина» с тех пор, как лодка стала доставлять спецагентов и диверсантов в чужие страны и на зарубежные берега. Средняя часть пушки походила на блок, вставленный в шарнир в станине и оснащенный запальным механизмом с рукоятками для заряжающего и стрелка и большим барабаном с бухтой каната. Наконец, верхняя часть орудия — орудийный ствол длиной в метр двадцать сантиметров, заканчивающийся жерлом, диаметр которого равнялся двенадцати и семи десятым сантиметра; с этим пушечным стволом и возились сейчас моряки. Они втроем вставляли этот ствол в предназначенное для него гнездо в станине; на стволе, у основания, крепился всеволновый оптический прицел. Орудие, казалось, могло с легкостью продырявить танк; в действительности, однако, на поле боя толку от него было бы не больше, чем от детского пугача или духового ружья.
Временами палуба с дренажными желобками бывала почти сухой, но так случалось далеко не всегда, и периоды сухости отличались предельной скоротечностью. Всякий раз, когда нос зачерпывал воды из моря, вслед за тем через палубу перекатывалась очередная волна, вся передняя часть лодки оказывалась залитой водой. Забеленное льдом и похожими на вату хлопьями смерзшейся пены студеное темное море обрушивалось на палубу, пролезало между ногами подводников, ударяло их по бедрам, стараясь добраться до поясов, и лишь потом удовлетворенно удалялось восвояси. Будь «Илья Погодин» в эту самую минуту с наветренной стороны айсберга, волны были бы куда выше и, вероятно, накрывали бы моряков с головой, норовя безжалостно сбить их с ног и ткнуть носом в мокрую палубу. Тут, правда, в тени укрывающего от ветра ледяного исполина, моряки могли удержаться на ногах, по крайней мере, если им удавалось предугадать, когда в очередной раз судно клюнет носом, более того, они еще и работали, почти не обращая внимания на гигантские морские волны. Тогда же, когда на палубе почти не оставалось соленой воды, люди работали быстрее и наверстывали упущенное из-за капризов стихии время.
Самый высокий из троих членов команды отошел от пушки, чтобы, запрокинув голову, поглядеть на капитанский мостик. Убедившись, что его перемещения замечены сверху, он просигналил капитану и прочим дозорным: готовы, мол, можно начинать.
Горов выплеснул остаток чая из кружки. Пустую кружку он протянул Жукову.
— Привести рубку управления в состояние повышенной готовности!
Коль уж его опасному замыслу воспользоваться спасательным буем суждено осуществиться, то надлежало добиться полной синхронности в движениях айсберга и подлодки: оба физических тела должны перемещаться относительно окружающей среды с одинаковыми скоростями. Тогда они будут неподвижны друг относительно друга. Если, например, лодка обгонит ледовую гору или же айсберг вырвется вперед и разовьет скорость, пусть на ничтожную долю узла большую скорости лодки, канат между пушкой и выпущенным из нее снарядом, ввинтившимся в лед, мог бы слишком натянуться или, наоборот, провиснуть, или лопнуть, еще до того как моряки успеют сделать очередной оборот барабана с бухтой каната.
Горов посмотрел на часы. Девять с четвертью. Слишком уж стремительно ускользали минуты.
Один из моряков снял крышку с жерла пушки, защищавшую ствол от попадания в него влаги. Второй моряк поднес снаряд к замку в днище ствола.
Метательный снаряд, которому предстояло увлечь за собой канат, не отличался хитроумностью конструкции. Он походил на осветительную ракету: шестьдесят сантиметров в длину, около десяти сантиметров в диаметре. Снаряд, тянущий за собой шлейф из каната, сплетенного из нейлоновых и стальных волокон, должен будет вонзиться в ледяной утес: для этого от удара начинка снаряда взорвется, и взрыв заплавит в лед десятисантиметровый костыль.
Этот костыль, к которому крепился канат, должен будет войти в лед на глубину двадцать-двадцать пять сантиметров и прочно закрепиться там, под мощной печатью из сначала расплавившегося от взрыва, а затем мгновенно схватившегося на морозе льда. Прочность крепления усиливалась за счет выдвижения из костыля штырей, которые, вплавляясь в лед, препятствовали бы попятному движению костыля. Если такой костыль вбить в гранит или известняк — или хотя бы в глину, если уж скалистый грунт окажется слишком прочен, — то за надежность такого якоря можно не беспокоиться. Когда же сомнений в надежности закрепления дальней точки каната не останется, по канату можно будет достичь берега — человек, правда, должен будет висеть и, чтобы двигаться, перебирать руками, перенося тяжесть тела с одной руки на другую. В зависимости от угла наклона каната перемещение может быть ускорено с помощью простеньких салазок на двух маленьких стальных колесиках с выемками, охватывающими канат: салазки, точнее, колесики с тефлоновым покрытием приводятся в движение поворотом рукоятки, вроде той, которыми заводят не очень современные автомобили. Кроме того, для перемещения предусмотрено использование мощной лебедки, которую передвигающийся по канату человек берет с собой. На лебедке намотан еще более прочный канат, который можно будет, добравшись до крайней точки каната, закрепить неподалеку от первого костыля, чтобы получить еще более надежный путь по воздуху.
К несчастью, подумал Горов, тут им придется иметь дело не с гранитом, и не с известняком, и даже не со сланцем или вязкой глиной. Следовательно, в условия задачи вносится новая переменная, совершенно неизвестная. Костыль-якорь может и не войти в лед, как это желательно, или же не закрепиться в нем, так, как это бывало, когда снаряд разрывался в оплавляющейся затем скалистой породе.
Один из моряков уже возился с рукоятками орудия, которые были оснащены спусковым крючком. При помощи двоих своих товарищей он рассчитал нужный диапазон и произвел должные поправки на ветер. Площадка, избранная целью, располагалась в девяти метрах над ватерлинией айсберга. Семичастный направил туда сноп света от прожекторного фонаря. Из-за ветра стрелок прицелился несколько левее — снаряд неизбежно будет сносить вправо.
Жуков пустил в небо две сигнальные ракеты.
Горов поднес к глазам бинокль ночного видения. Он поправил фокусировку и стал смотреть на круг света, нарисованный на фасаде утеса.
Сквозь завывания ветра в воздухе отчетливо прозвучало громкое
Еще до того как раскаты выстрела сошли на нет, ракета, столкнувшись с айсбергом, взорвалась на расстоянии в сорок пять метров от пушки.
— Прямое попадание! — обрадовался Жуков.
Раскаты, напоминавшие артиллерийскую канонаду, возвестили о растрескивании утеса. Трещины зазмеились по всем направлениям, исходя из той точки, куда попал снаряд и где он взорвался. Лед как-то поежился, смещаясь, и сначала расплавился, превратившись в некое подобие желе, а потом, вновь застыв, стал рассыпаться, как ветровое стекло автомобиля, в которое попала пуля. Весьма впечатляющего вида стенка изо льда — сто восемьдесят метров в длину, двадцать-двадцать пять метров в высоту и пару-другую
