метров в толщину — соскользнула с лицевой поверхности ледовой горы как-то подчеркнуто театрально, с этакой размашистой поспешностью, даже не дрогнув, рухнула в море. Это падение сопровождалось взлетом поблескивающих струй темной морской воды — высота фонтанов доходила метров до пятнадцати.
Канат вместе со снарядом, застрявшим во льду, который на глазах моряков оторвался от айсберга, ушел вниз.
И словно громадное животное, без ясных очертаний, из моря выросла шестиметровой высоты волна, распластавшаяся метров на сорок пять по открытому морю — этот объем жидкости, по закону Архимеда, был вытеснен из водоема рухнувшей в него массой. Бесформенное чудовище накинулось на левый борт подлодки, да так стремительно, что пытаться увернуться было уже поздно. Один из троих моряков, обслуживавших пушку, что есть мочи завопил — это небольшое цунами ударило по главной палубе с мощью, вполне достаточной для того, чтобы завалить «Илью Погодина» на штирборт. И сама пушка, и трое мужчин возле нее скрылись под черной проливной волной. Холодный рассол, натолкнувшись на кромку крыла, взорвался ливнем бьющих в небо гейзеров, фонтаны которых высоко ушли в ночное небо. Струи на какое-то мгновение повисли над кораблем, словно бы решив не подчиняться силе земного притяжения, но потом все же шлепнулись на мостик. Вместе с потопом на Горова, Жукова и Семичастного обрушился дождь больно бьющих по телу осколков льда. Их были сотни и сотни, и некоторые из них величиной с кулак здоровенного мужчины. Лед, осыпаясь с дозорных и стальной опалубки, постепенно покрыл стальную обшивку, превратившись в нечто, вроде гравиевой дорожки.
Вода постепенно ушла с мостика, выливаясь через шпигаты, и лодку накренило теперь в противоположную сторону — на левый борт. Вновь сработал закон Архимеда, но на этот раз вытесненная вода образовала куда менее могучую волну.
Трое у пушки на главной палубе были сбиты с ног и распростерлись по стальной плоскости обшивки. Не будь страховочных цепей, скорее всего их смыло бы за борт, и, вероятно, они бы утонули.
Как только морякам удалось подняться, Горов вновь направил свой полевой бинокль на айсберг.
— Ох, он по-прежнему чересчур крутой, этот проклятый обрыв.
Несмотря на ужасающий обвал исполинской массы льда, рельеф фасада ледовой горы и особенно его вертикальная топография особенных изменений не претерпели. Появилась, правда, раскинувшаяся на сто восемьдесят метров вширь выемка, словно на месте нескольких выбитых зубов, — там была обрушившаяся в море гигантская пластина. Однако поверхность, как и прежде, выглядела слишком гладкой, слишком отвесной, на ней не было ни карнизов, ни даже более или менее заметных трещин, которые годились бы для альпиниста или скалолаза. Похоже было на то, что ракета, взорвавшись, расколола лед по вертикали — айсберг уменьшился, но только чуть-чуть, оставшись практически неизменным. Не было заметно даже бухты, куда могли бы причалить моторные плотики и где они могли бы как-то закрепиться.
Горов нацелил свой прибор ночного видения чуть пониже. Потом, отставив оптику в сторону, повернулся к морякам на главной палубе и дал им знак: мол, разбирайте пушку, ребята, и спускайтесь вниз. Совсем упавший духом Жуков предложил:
— Может, подойти поближе, а потом послать двоих моряков на плоту. Они бы смогли приравнять скорость плота скорости перемещения айсберга, потом подвести плот к самому обрыву, как-то закрепиться, так сказать, встать на якорь, или, если угодно, на буксир. Тогда сам плот послужит плацдармом для высадки и оттуда...
— Не годится. Слишком уж все это неустойчиво. И ненадежно, — перебил его Горов.
— А если они возьмут с собой взрывчатку и попытаются направленным взрывом создать для себя и площадку, на которую можно будет затем высадиться, и рабочий плацдарм?
Горов покачал головой.
— Нет. Это уж совсем опасное начинание. Что-то вроде того, как если бы кто-то гнался за скорым поездом на гоночном велосипеде и пытался бы, ухватившись за поручень вагона, вскочить на поезд, а то еще и велосипед за собой в вагон затащить. Разумеется, лед движется много медленнее курьерского поезда, это да. Но зато прибавляют хлопот и бурное море, и штормовой ветер. Нет, я не смогу никого отправить на верную гибель. Такое задание — самоубийственно. Если уж посылать плоты, то надо быть уверенным, что им будет куда причалить.
— Что же делать?
Горов протер очки изнанкой обледенелой перчатки. И еще раз поглядел на утес в бинокль. Наконец, сказал:
— Распорядитесь, чтобы Тимошенко вышел на связь с группой Эджуэй.
— Есть. Что он должен будет им передать?
— Необходимо точно установить местоположение пещеры, в которой они находятся. Если до нее не слишком далеко от подветренной стороны айсберга... Ну, это, быть может, и не обязательно, но коль уж эта пещера
— Уйти? — удивился Жуков.
— Я намерен попытаться создать плацдарм для высадки на утес. Для этого мы пустим торпеду в основание айсберга.
— Все вы идете вперед, — распорядился Харри. — Мне нужно дать знать Гунвальду о том, что тут стряслось. Как только я поговорю с ним, я заберу радио с собой и догоню вас.
— Но Ларссон наверняка следит за каждым разговором, за каждым твоим сеансом связи с русскими, — заметил Франц.
Харри кивнул.
— Наверное. Но если он не слушал эфир, то все равно у него есть право знать, что тут происходит.
— Знаешь, давай поживее. У тебя всего несколько минут, — озабоченно произнесла Рита. Она потянула его за руку, словно бы надеясь вытащить его из пещеры за собой, вне зависимости от его желания: хочет ли он пойти с ней или же предпочитает остаться. Но потом она, похоже, почувствовала, в чем истинный и важный смысл решения Харри выйти на связь с Гунвальдом. Смысл этот Харри хотел утаить от остальных. Их взгляды встретились, и они поняли, что понимают друг друга. Она сказала:
— Всего лишь считанные минуты у тебя. Ты понял? Помни об этом.
— Обещаю выбраться отсюда много раньше, чем начнется вся эта гульба и пальба. А теперь проваливайте. Да, все вы. Пошли, пошли отсюда.
Пещера вовсе не находилась близ подветренной стороны айсберга, да и от точки, делящей длину ледовой горы пополам, куда, по словам русского радиста, будет пущена торпеда, тоже была удалена на достаточно большое расстояние. И все равно, они решили укрыться в снегоходах. Толчок от удара торпеды может оказаться таким, что содрогнется весь айсберг. А это значит, что могут рухнуть и своды пещеры — сотни нагроможденных друг на друга ледяных балок и брусьев от тряски способны поползти и съехать на плоский лед.
Как только все ушли, Харри опустился на колени перед радиостанцией и вызвал Ларссона.
— Слышу тебя, Харри, — голос Гунвальда звучал очень издалека, был слышен слабо и часто перекрывался электростатическими помехами.
— Ты слышал мои переговоры с русскими? — спросил Харри.
— Да что я могу услышать? Тут такой шторм, а буря — это всегда помехи, дьявольски много помех. И вы же дрейфуете, значит, с каждой минутой становитесь все дальше и дальше от меня.
— Ну ты хотя бы общее понятие о том, что тут у нас творится, имеешь, — сказал Харри. — Времени болтать про это у меня нету. Я вызвал тебя ради важного дела. Выполни мою просьбу. Тебе она покажется адски неприятной. Но, как ни противно, надо, понимаешь?
Очень коротко Харри рассказал Гунвальду Ларссону про попытку убить Брайана Дохерти, а потом сразу же взял быка за рога. И швед, как бы ни был он потрясен вестью о нападении на Брайана, все же понимал, что нужно спешить и что сейчас не то время, чтобы позволить себе копаться в подробностях.
— То, чего ты от меня хочешь, особенной радости принести не может, — согласился он. — Но имея в виду сложившиеся обстоятельства...
Статический разряд стер окончание фразы.
Харри выругался, глянул на вход в пещеру, опять наклонился к микрофону и произнес:
— Лучше повтори. Я тебя не понял.
