— Хорошо.
— Как? — В голосе Энсона слышалось сомнение.
— Прежде чем я уеду, чтобы обменять деньги на Холли, я обездвижу тебя тазером, а потом сниму наручники. Оставлю тебя дергающимся на полу.
Энсон задумался.
— Давай, пират. Расставайся с сокровищем. Если ты не скажешь мне, где деньги, до того, как зазвонит телефон, предложение снимается.
Энсон встретился с ним взглядом.
Митч глаз не отвел.
— Я тебя освобожу.
— Ты такой же, как я. — Энсон все еще сомневался.
— Если хочешь, можешь так думать.
Энсон так пристально вглядывался в Митча, словно хотел прочесть его мысли.
Он сидел, прикованный к стулу, руки и плечи болели, он надул в штаны, и на него смотрело дуло пистолета.
И, однако, Энсон хладнокровно рассчитывал варианты, взвешивал свои шансы на спасение, на то, что Митч сдержит слово.
— Сейф в полу на кухне, — наконец сказал он.
Глава 48
В столике, который стоял слева от мойки, были две полки, заставленные кастрюлями и сковородами.
Митч сначала разгрузил полки, потом вытащил их, менее чем за минуту открыв участок пола под шкафчиком.
В четырех углах увидел четыре деревянных клина, которые удерживали на месте деревянную крышку. Вытащил клинья, потом деревянный прямоугольник, открыв лицевую панель вделанного в бетон фундамента сейфа.
Комбинация, которую дал ему Энсон, не подвела. Тяжелая лицевая панель откинулась. Глубина сейфа составляла порядка фута, длина — два фута, ширина — восемнадцать дюймов. В сейфе лежали завернутые в пластик пачки стодолларовых банкнот и конверт из плотной коричневой бумаги. По словам Энсона, в конверте были облигации на предъявителя, выпущенные одним швейцарским банком. Такие же ликвидные, как и стодолларовые банкноты, но более компактные и удобные при перевозке, скажем, через границу.
Содержимое сейфа Митч выложил на кухонный стол и заглянул в конверт. Там лежали шесть облигаций на сто тысяч долларов каждая. Деньги выплачивались предъявителю ценной бумаги, независимо от того, кто был ее покупателем.
Как и днем раньше, Митч не ожидал, что в его руках окажется такая огромная сумма, и сомневался, что ему выпадет второй такой случай. Однако все это богатство не вызывало у него никакой радости.
Это был выкуп за Холли, и он расстался бы с ним без малейшего сожаления. Опять же, это были те самые деньги, из-за которых Холли и похитили, поэтому они не вызывали у него ничего, кроме антипатии. Не хотелось даже прикасаться к ним.
Часы на кухне показывали 11.54.
Шесть минут до звонка.
Митч вернулся в комнату-прачечную, дверь в которую оставлял открытой. Не гасил и свет.
Погруженный в свои мысли, Энсон сидел на мокром стуле в мокрых штанах. На вопрос Митча ответил не сразу.
— Шестьсот тысяч долларов в облигациях. Сколько наличными?
— Остальное.
— Остальное от двух миллионов? Миллион четыреста тысяч долларов сотенными банкнотами?
— Именно это я и сказал. Или я сказал что-то другое?
— Я собираюсь их пересчитать.
— Попутного ветра.
— Если там будет другая сумма, сделка отменяется. Я не освобожу тебя, когда буду уходить.
В раздражении Энсон дернулся, наручники звякнули, ударившись о стул.
— А что ты собираешься со мной сделать?
— Я тебе все объяснил. Если ты хочешь, чтобы я прошел свою часть пути, ты должен пройти свою. Я начинаю считать.
Митч отвернулся, чтобы вернуться к кухонному столу, но голос Энсона остановил его:
— Наличными там восемьсот тысяч.
— Не миллион четыреста?
— Вся сумма, облигации плюс наличные, миллион четыреста. Я перепутал.
— Да. Перепутал. Мне нужны еще шестьсот тысяч.
— Это все. Больше у меня ничего нет.
— Ты говорил, что у тебя нет и этого.
— Я не всегда лгу, — ответил Энсон.
— Пираты никогда не зарывают все, что у них есть, в одном месте.
— Почему бы тебе не забыть о пиратах?
Часы показывали 11.55.
И тут Митча осенило.
— Действительно, о пиратах стоит забыть и лучше подумать о яхте. Ты купил себе парусную яхту. Сколько денег лежит на борту?
— Ничего. На яхте ничего нет. Я не успел поставить там сейф.
— Если они убьют Холли, я покопаюсь в твоих бумагах, — предупредил Митч. — Найду и название яхты, и место, где она пришвартована, а потом поеду туда с топором и дрелью.
— Делай что хочешь.
— Изрублю внутри все, от носа до кормы, а когда найду деньги и узнаю, что ты мне солгал, вернусь сюда и заклею тебе рот, чтобы больше ты этого никогда не сделал.
— Я говорю правду.
— Я закрою тебя здесь, в темноте, без пищи и воды, и оставлю умирать от голода и жажды, задыхающегося в собственных испражнениях. Буду сидеть на кухне, есть твою еду и слушать, как ты подыхаешь в темноте.
Митч не верил, что он мог так жестоко кого-либо убить, но для его уха голос звучал более чем убедительно.
И потом, если бы он потерял Холли, все было бы возможно. Только с ней он обрел полноценную жизнь. Без нее часть его умерла бы, и он, возможно, стал бы совсем другим человеком.
Энсон, похоже, пришел к тому же выводу, потому что сказал:
— Хорошо. Четыреста тысяч долларов.
— Где?
— На яхте. Я скажу тебе, как их найти.
— Нам все еще не хватает двухсот тысяч.
— Больше нет. Наличными. Мне нужно продать кое-какие акции.
Митч посмотрел на часы. 11.56.
— Остается четыре минуты. На ложь времени нет, Энсон.
— Можешь ты мне хоть раз поверить? Хоть раз? Наличных больше нет.
— Мне и так придется менять условия сделки. Никаких переводов на банковские счета. Теперь я должен еще и торговаться, уменьшать общую сумму на двести тысяч.
