Вот тут Митч отвел глаза, в надежде, что его желание разорвать визуальный контакт будет истолковано как смущение.
— Лейтенант, я скорее глупый, чем храбрый. Не остановился, чтобы подумать, что мне может грозить опасность.
— Так вы подумали, что его застрелили случайно.
— Нет. Возможно. Не знаю. Ничего я не думал. Не думал, просто отреагировал.
— И у вас не сложилось ощущения, что вам грозит опасность?
— Нет.
— Вы этого не осознали, даже когда увидели рану?
— Может, и осознал, но чуть-чуть. Потому что мне стало дурно.
Вопросы слишком уж быстро следовали один за другим. Выбивали из равновесия. Митч испугался, что, сам того не желая, выдаст истинную причину убийства мужчины, который выгуливал собаку.
Громко жужжа, вернулся шмель. К Таггарту не проявил ни малейшего интереса, зато завис около лица Митча, словно желал присутствовать при допросе.
— Вы увидели, что пуля попала в голову, — продолжил Таггарт, — но все равно не бросились искать укрытие.
— Нет.
— Почему?
— Наверное, решил, что меня уже не застрелят, если не застрелили сразу.
— То есть вы по-прежнему не чувствовали себя в опасности.
— Нет.
Пролистав маленький блокнотик, странички которого держались на спирали, Таггарт вновь вскинул глаза на Митча.
— Вы сказали оператору линии «911», что мертвы.
В удивлении Митч снова встретился взглядом с детективом.
— Что я мертв?
Таггарт процитировал запись в блокноте: «Застрелили мужчину. Я мертв. То есть он мертв. Его застрелили, и он мертв».
— Я такое сказал?
— Я слышал запись. У вас срывался голос. Чувствовалось, что вы в ужасе.
Митч забыл, что все разговоры по линии «911» записываются на магнитную пленку.
— Наверное, испугался сильнее, чем помню.
— Не вызывает сомнений, что вы осознавали грозящую вам опасность, но тем не менее не попытались где-то укрыться.
Мог читать Таггарт мысли Митча или нет, страницы его разума оставались закрытыми, а выражение глаз — загадочным.
— «
— Оговорка. Замешательство, паника.
Таггарт еще раз посмотрел на собаку и опять улыбнулся. Голос стал еще мягче:
— О чем еще мне следует вас спросить? Что еще вы хотели бы сказать?
В голове Митча стоял крик боли Холли.
Похитители всегда угрожают убить похищенного, если к поискам подключится полиция. И, чтобы победить, нет необходимости играть по их правилам.
Полиция поставила бы в известность Федеральное бюро расследований. У ФБР огромный опыт борьбы с похитителями людей.
Поскольку у Митча не было никакой возможности добыть два миллиона, полиция поначалу засомневалась бы в его истории. Их мог убедить только следующий звонок похитителей.
А если второго звонка не будет? Если, узнав, что Митч обратился в полицию, похитители выполнят свою угрозу, изувечат Холли, убьют и больше не позвонят?
Тогда копы могут подумать, что Митч имитировал похищение, чтобы скрыть убийство Холли. Имитировал потому, что сам ее и убил. Муж всегда становится главным подозреваемым.
Если бы он ее потерял, жизнь стала бы бесцельной. Никто и ничто не смогло бы залечить рану, оставленную в его душе и сердце ее смертью.
Но если к этому прибавятся подозрения, что убил ее он, тогда боль от раны станет невыносимой.
Таггарт закрыл блокнот, убрал в задний карман, перевел взгляд с собаки на Митча:
— Так вы хотите что-нибудь сказать, мистер Рафферти?
В какой-то момент шмель улетел. Но только теперь Митч заметил, что жужжание прекратилось.
Если он сохранит похищение Холли в секрете, ему придется схлестнуться с похитителями в одиночку.
А один он мало что мог. Воспитывался с тремя сестрами и братом, разница в возрасте между самым старшим и самым младшим составляла семь лет. Они всегда советовались друг с другом, защищали друг друга.
Через год после окончания средней школы Митч уехал из родительского дома, снял квартиру на двоих с одним своим приятелем. Потом поселился отдельно, мучаясь одиночеством. Работал по шестьдесят часов в неделю, лишь бы не оставаться наедине с четырьмя стенами.
И вновь ощутил радость жизни, лишь когда в его мир вошла Холли. «Я» сменилось «мы», «мое» — «нашим». Митч стал половиной целого и был на седьмом небе от счастья.
В глазах лейтенанта Таггарта вроде бы прибавилось дружелюбия.
— Ну… — начал Митч.
Детектив облизал губы.
Воздух теплый, влажность минимальная. Митч чувствовал, что у него тоже пересохли губы.
Тем не менее мгновенное появление, а потом столь же быстрое исчезновение розового языка Таггарта придало тому сходство с рептилией, показало, что мысленно он уже наслаждается вкусом добычи, которая вот-вот попадет ему в когти.
Только паранойя могла объяснить мелькнувшую у Митча мысль, что детектив отдела расследования убийств как-то связан с похитителя Холли. Но именно она мелькнула в голове Митча и убедила его следовать инструкции похитителей.
Волна страха, рационального и иррационального, захлестнула разум, не позволяла ясно мыслить.
Он уже практически не сомневался: услышав правду, детектив скорчит гримасу и ответит: «
Как и раньше, в тот момент, когда он стоял над покойником, Митч почувствовал, что за ним наблюдают, не только Таггарт и пьющие чай соседи, но и какой-то незнакомец. Не просто наблюдает, анализирует его поведение.
— Нет, лейтенант, — ответил Митч. — Больше мне сказать нечего.
Детектив достал солнцезащитные очки из кармана рубашки, надел их.
В двойном отражении Митч себя не признал. Изогнутое стекло искажало пропорции.
— Я дал вам мою визитку, — напомнил ему Таггарт.
— Да, сэр. Она у меня.
— Позвоните мне, если вспомните что-то важное.
Солнцезащитные очки напоминали глаза насекомого: бесстрастные, алчущие, ненасытные.
— Вы, похоже, нервничаете, мистер Рафферти, — заметил Таггарт.
Митч поднял трясущиеся руки.
— Не нервничаю, лейтенант. Потрясен. До глубины души.
Таггарт вновь облизал губы.
— Никогда раньше не видел, как убивают человека, — добавил Митч.
— Вам к этому не привыкнуть, — ответил детектив.
Митч опустил руки.
