Мне казалось, что я предавал Лорри, покидая комнату ожидания, даже для того, чтобы умыться и переодеться. Не хотел идти.
Прежде чем выехать из дома, мама нашла свою любимую фотографию Лорри и вставила в маленькую рамку. Теперь сидела, положив фотографию на колени, и пристально смотрела на неё, словно это был талисман, гарантирующий полное выздоровление невестки.
Мой отец присел рядом с матерью, взял за руку, крепко сжал. Что-то прошептал ей. Она кивнула. Провела по фотографии одним пальцем, словно разглаживала Лорри волосы.
Бабушка Ровена осторожно разжала мою руку, взяла кулон, положила на одну ладонь, накрыла другой, согревая, прошептала: «Иди, Джимми. Нельзя же в таком виде предстать перед Лорри».
Я решил, что с Лорри действительно ничего не случится из-за того, что я на несколько минут покину комнату ожидания. Потому что вахту продолжали нести дорогие мне люди.
В мужском туалете я поначалу не мог заставить себя помыть руки, из страха, что смою Лорри вместе с её кровью.
Собственной смерти мы боимся не так сильно, как смерти наших близких. Чтобы не понести такую утрату, чего только не придумываем.
После моего возвращения в комнату ожидания мы поели сладкого и выпили кофе с такой торжественностью, будто принимали причастие.
В половине первого пришла медсестра, чтобы сказать: на операцию доктору Корнеллу требуется больше времени, чем он поначалу предполагал. И теперь он рассчитывал поговорить с нами только в половине второго.
Лорри находилась в операционной уже больше четырёх часов.
От пирожных и кофе у меня начало жечь желудок.
Все ещё в хирургическом зелёном костюме и шапочке, доктор Корнелл пришёл в комнату ожидания в 1:33, в сопровождении Мелло Мелодиона. Ему было за сорок, но выглядел он моложе. Держался уверенно, определённо зная цену своему мастерству и опыту.
— Учитывая серьёзность ранений, — сказал доктор Корнелл, — всё прошло очень даже хорошо.
Он удалил повреждённую селезёнку, без которой Лорри могла жить. Больше проблем возникло с удалением сильно повреждённой почки, но, с другой стороны, она могла вести полнокровную жизнь и с одной почкой.
Немало хлопот доставили разрывы желудочной и мезентериальной вен. Ему пришлось заменять повреждённые участки венами, взятыми из ноги.
В двух местах он зашил тонкий кишечник. И вырезал двухдюймовый участок толстого.
— Её состояние будет считаться критическим ещё как минимум двадцать шесть часов, — сообщил нам доктор Корнелл.
Повреждения внутренних органов грозили возникновением перитонита. Если бы такое случилось, потребовалась бы вторая операция. Лорри начали вводить медикаментозные средства, разжижающие кровь, с тем чтобы уменьшить риск инсульта от тромбов, которые образовывались на появившихся на венах швах.
— Для Лорри опасность ещё не миновала, — предупредил доктор, — но теперь уверенности в благополучном исходе у меня гораздо больше, чем в тот момент, когда я вскрыл брюшную полость. Подозреваю, она из тех, кто до конца борется за свою жизнь, так?
— Это точно, — подтвердил его предположение Мелло Мелодион.
— Она покрепче меня будет, — вставил я.
После того как Лорри привезли в одну из палат интенсивной терапии, мне разрешили зайти к ней буквально на пять минут.
Она ещё не отошла от наркоза. Но даже на спящем, расслабленном лице я видел следы страданий.
Я прикоснулся к её руке. Кожа была тёплой, возможно, в сравнении с моими ледяными руками.
Бледное лицо светилось, как лицо святого на картинах того столетия, когда люди верили в святых, а художники — даже больше, чем большинство людей.
Она лежала под капельницей, подключённая к кардиомонитору, в ноздри по трубкам поступал кислород. Я отвёл глаза от её лица только для того, чтобы взглянуть на монитор, показывающий работу сердца.
Мама и бабушка провели пару минут у Лорри, а потом поехали домой, к детям.
Я предложил уехать и отцу, но он остался.
— Мы съели ещё не все сладости, которые привезла мать.
В предрассветные часы мы были бы на работе, если б не приехали в больницу, поэтому сонливости я не чувствовал. И жил лишь ради коротких визитов в палату Лорри, которые разрешали мне медсестры отделения интенсивной терапии.
На заре медсестра зашла в комнату ожидания, чтобы сказать, что Лорри пришла в себя. И сразу сказала: «Позовите Джимми».
Увидев, что она очнулась после наркоза, я бы заплакал, если б не опасался, что слезы ослепят меня. А я так хотел смотреть на неё во все глаза.
— Энди? — спросила она.
— В безопасности. Цел и невредим.
— Энни, Люси?
— С ними тоже все в порядке.
— Правда?
— Абсолютная.
— Бизо?
— Мёртв.
— Хорошо. — Она закрыла глаза. — Хорошо.
Потом спросила:
— Какое сегодня число?
Мне не хотелось говорить правду, но потом я решил не кривить душой.
— Двадцать третье.
— Тот самый день.
— Вероятно, дедушка ошибся на несколько часов. Ему следовало предупредить нас насчёт двадцать второго.
— Возможно.
— Худшее позади.
— Для меня.
— Для всех нас.
— Может, не для тебя.
— Я в порядке.
— Не теряй бдительности, Джимми.
— Обо мне не волнуйся.
— Ни на минуту не теряй бдительности.
Глава 51
Отец поехал домой, поспать три часа, пообещав вернуться с сандвичами с ростбифом и фисташково- миндальным тортом.
Утром, делая обход, доктор Корнелл объявил, чта состояние Лорри внушает ему сдержанный оптимизм. Она определённо шла на поправку, хотя опасности возникновения осложнений ещё не миновала.
Люди, родственники которых тоже лежали в отделении интенсивной терапии, приходили и уходили.
