Глава 12
Шарп
Джулио невзлюбил Энсона Шарпа с первого взгляда. С каждой минутой, проведенной в его обществе, эта неприязнь усиливалась.
Шарп вошел в дом Рейчел Либен в Пласеншии с таким наглым видом и так многозначительно предъявил свои документы агента Бюро оборонной безопасности, как будто ждал, что обыкновенные полицейские упадут на колени и начнут молиться на такую важную птицу, как он. Потом взглянул на распятую на стене Бекки Клинстад, покачал головой и сказал:
— А жаль. Хорошенькая была бабенка, верно?
С повелительной резкостью, рассчитанной на то, чтобы оскорбить, он сообщил им, что убийство Фернандес и Клинстад теперь является частью крайне секретного федерального дела, а местные полицейские по причинам, которые он не может — или не хочет — раскрывать, от него отстраняются. Шарп задавал вопросы и требовал ответов, но сам никаких ответов не давал. Он был крупным мужчиной, крупнее Риза. Руки, грудь и плечи казались высеченными из огромных кусков дерева, а шея по ширине равнялась голове. В отличие от Риза ему нравилось использовать свои внушительные габариты для унижения других. У него была привычка подходить к человеку поближе, почти вплотную и нависать над ним при разговоре, глядя сверху вниз с легкой, едва заметной, но все равно раздражающей усмешкой.
Он был хорош собой и явно гордился этим: густые светлые волосы, подстриженные у дорогого парикмахера, необычно яркие желто-зеленые глаза, как бы говорящие: я лучше тебя, хитрее тебя, умнее тебя, и так будет всегда.
Шарп заявил Орину Малвеку и другим полицейским из Пласеншии, что они должны освободить помещение и прекратить всякие расследования.
— Все собранные улики, все сделанные фотографии и все составленные документы должны быть переданы моей команде немедленно. Оставьте одну патрульную машину и двух офицеров и прикажите им всячески нам помогать.
Вне сомнения, Орину Малвеку Шарп нравился не больше, чем Джулио и Ризу. Малвек и его ребята были низведены до роли посыльных на побегушках у федерального агента. Разумеется, им это не пришлось по душе, хотя, прояви Шарп больше такта, черт возьми, хоть сколько-нибудь такта, они отнеслись бы ко всему значительно спокойнее.
— Я должен проконсультироваться с моим начальником по поводу ваших указаний, — заявил Малвек.
— Сделайте милость, — ответил Шарп. — А пока, пожалуйста, уберите всех ваших людей из дома. Да, и вы обязаны молчать по поводу того, что здесь видели. Это понятно?
— Я проконсультируюсь с начальником, — повторил Малвек. Когда он уходил, лицо его было красным, а в висках стучала кровь.
С Шарпом приехали двое в темных костюмах. Эти были помельче Шарпа и не такие наглые, но крутые и самодовольные. Они встали по бокам двери внутри спальни, как часовые в храме, и следили за Джулио и Ризом с нескрываемым подозрением.
Джулио раньше никогда не приходилось встречаться с людьми из этого Бюро. Они сильно отличались от агентов ФБР, с которыми ему иногда доводилось работать, и походили на полицейских еще меньше, чем фэбээровцы. От них за версту несло элитарностью, как резким одеколоном. Обращаясь к Джулио и Ризу, Шарп сказал:
— Я знаю, кто вы, и я немного знаком с вашей репутацией — два гончих пса. Вы вцепляетесь в дело, и вас не оторвать. В обычных обстоятельствах это похвально. Но в данном случае вам придется разжать зубы и отпустить. Яснее выразиться не могу. Понятно?
— Это наше дело, — сердито отозвался Джулио. — Оно началось в нашем районе, к нам поступил первый вызов.
Шарп нахмурился.
— Говорю вам, оно вас больше не касается. Что до вашего участка, так там нет такого дела, так что вам и не над чем работать. Все досье на Фернандес, Клинстад и Либена изъяты из ваших архивов, как будто их никогда не существовало. С этого момента всем занимаемся мы. Сюда скоро подъедет моя собственная команда судебных экспертов из Лос-Анджелеса. Нам от вас совершенно ничего не нужно. Comprende, amigo8? Послушайте, лейтенант Вердад, вы уже отстранены. Спросите ваше начальство, если не верите.
— Мне это не нравится, — бросил Джулио.
— А и не требуется, чтобы вам нравилось, — заметил Шарп.
Джулио отъехал на два квартала от дома Рейчел Либен и вынужден был остановиться: злость душила его. Он резко подъехал к обочине, переключил скорости и выругался:
— Черт! Шарп настолько обожает сам себя, что, возможно, думает, что его мочу следует разлить по бутылкам и продавать в парфюмерном отделе.
За все десять лет совместной работы Ризу никогда не приходилось видеть Джулио в таком гневе. В бешенстве. Глаза его метали искры. Правая половина лица подергивалась от тика. Челюсти то сжимались, то разжимались, жилы на шее вздулись. Чувствовалось, как ему хочется что-нибудь разбить. Ризу пришла в голову забавная мысль, что, будь Джулио героем комиксов, у него из ушей пошел бы пар.
— Конечно, он задница, — заключил Риз, — но задница, обладающая большой властью и связями.
— Ругается как извозчик, черт бы его побрал.
— Полагаю, он делает свое дело.
— Нет, это он наше дело делает.
— Поехали, — попросил Риз.
— Не могу.
— Поехали.
Джулио покачал головой.
— Нет. Это особенное дело. У меня свои собственные обязательства перед этой девушкой, Фернандес. И не проси у меня объяснений. Думаешь, я на старости лет стал сентиментальным? Если бы это было просто еще одно дело, обычное убийство, я бы бросил в ту же минуту. Но это дело действительно особенное.
Риз вздохнул.
Для Джулио почти каждое дело было особенным. Может, он и не вышел ростом, особенно для детектива, но, черт побери, он был предан своей работе и так или иначе всегда находил повод для усиленных стараний даже по такому делу, которое другой полицейский давно бы бросил и, здраво рассуждая, был бы совершенно прав. Иногда он говорил:
— Риз, у меня здесь особые обязательства перед жертвой, потому что он был так молод, что не успел узнать жизнь, это несправедливо, это меня грызет.
А иногда говорил по-другому:
— Риз, это дело задевает меня лично, оно не такое, как другие, потому что жертва была так стара и так беззащитна, и если мы будем лениться проделать лишнюю милю, чтобы защитить наших стариков, то мы очень больное общество. И это грызет меня, Риз.
Иногда дело становилось особенным, потому что жертва была хорошенькой, и какая это ужасная трагедия, что такая красота потеряна для мира. Это тоже грызло его. Но он угрызался, и когда жертва была уродлива и, следовательно, ущербна, что делало несвоевременную смерть еще одним проклятием, а стало быть, несправедливостью. На этот раз Риз подозревал, что особое отношение Джулио к Эрнестине связано со сходством ее имени с именем его давно умершего брата. Не требовалось многого, чтобы заставить Джулио почувствовать себя в долгу перед жертвой. Любая малость годилась. Суть дела заключалась в том, что водоем его сочувствия и жалости был так глубок, что он сам мог там захлебнуться.
Выпрямившись за рулем и слегка постукивая себя кулаком по бедру, Джулио сказал:
— Вне сомнения, кража трупа Эрика Либена и убийство двух женщин связаны. Но как? Кто убил
