— О чём ты меня просишь?
Услышав в этом вопросе согласие на капитуляцию, Лэнни заговорил ещё более примирительным тоном:
— Ты об этом не пожалеешь, Билли. Всё будет хорошо.
— Я не сказал, что сделаю то, о чём ты меня попросишь. Просто хочу знать, о чём пойдёт речь.
— Я понимаю. И ценю это. Ты настоящий друг. Я прошу дать мне один час. Ровно час, чтобы подумать.
Билли перевёл взгляд с таверны на чёрный, потрескавшийся асфальт автостоянки.
— Времени не так много. В первой записке указывался срок шесть часов. Теперь — пять.
— Я прошу только один. Один час.
— Он должен знать, что смена у меня оканчивается в семь часов, и с этого момента, вероятно, начинается отсчёт. Полночь. А потом, до рассвета, он убьёт одного или другую, в зависимости от моего действия или бездействия, от моего выбора. Он всё равно убьёт, но я не хочу думать, что принимал решение за него.
— Один час, — пообещал Лэнни, — а потом я пойду к шерифу Палмеру. Мне просто нужно подготовиться, изложить информацию так, чтобы прикрыть собственный зад.
Знакомый крик, но редко слышимый в здешних местах, заставил Билли оторвать взгляд от асфальта и посмотреть на небо.
Белые пятна на сапфировом фоне, три морские чайки кружили на востоке. Они редко залетали так далеко на север от Сан-Пабло-Бэй.
— Билли, мне нужны эти записки, чтобы показать их шерифу Палмеру.
— Я бы предпочёл оставить их у себя, — ответил Билли, наблюдая за чайками.
— Записки — вещественные улики, — указал Лэнни. — Этот мерзавец Палмер проделает мне новую дырку в заду, если я не принесу вещественные улики.
Когда летний вечер начинает переходить в ночь, чайки всегда возвращаются к своим гнездовьям на побережье. Поэтому их появление в такой дали от моря следовало расценивать как знак свыше. И от пронзительных криков чаек волосы на затылке Билли встали дыбом.
— У меня только та записка, которую я сейчас нашёл.
— А где первая? — спросил Лэнни.
— Я оставил её на кухне, радом с телефоном.
Билли подумал о том, чтобы вернуться в таверну и спросить Айви Элгин, что могли означать кружащие в небе морские чайки.
— Ладно. Хорошо. — кивнул Лэнни. — Дай мне ту записку, что сейчас у тебя. Палмер всё равно захочет поговорить с тобой. Тогда ты и отдашь ему первую записку.
Проблема заключалась в том, что Айви, по её же словам, могла что-либо предсказывать только по трупам.
Билли колебался, и Лэнни усилил напор:
— Ради бога, смотри на меня. Что ты углядел в этих птицах?
— Не знаю, — ответил Билли.
— Чего ты не знаешь?
— Не знаю, что означает появление этих птиц. — С неохотой Билли выудил из кармана записку, протянул Лэнни: — Один час.
— Это всё, что мне нужно. Я тебе позвоню.
Лэнни уже отворачивался, но Билли остановил его, положив руку на плечо:
— Что значит позвонишь? Ты сказал, что привезёшь Палмера.
— Сначала я позвоню тебе, как только решу, что нужно сказать Палмеру, чтобы уберечь собственный зад.
Накричавшись, чайки полетели к скатывающемуся к западному горизонту солнцу.
— Я изложу тебе свою версию, чтобы мы оба говорили одно и то же. А потом пойду к нему.
Билли сожалел, что отдал записку. Но логика требовала: вещественные улики должны быть у Лэнни.
— Где ты будешь через час… в «Шепчущихся соснах»?
Билли покачал головой:
— Я заеду туда, но лишь минут на пятнадцать. Потом буду дома. Позвони туда. Но есть ещё один момент.
— Полночь, Билли, — нетерпеливо бросил Лэнни. — Помнишь?
— Откуда этот псих знает, какой я сделал выбор? Как он узнал, что я поехал к тебе, но не в полицию? Как сможет узнать, что я буду делать последующие четыре с половиной часа?
Лэнни не ответил, но нахмурился.
— Никак, если не следит за мной, — сам же и ответил Билли.
Лэнни оглядел автомобили на стоянке, таверну, вязы.
— Всё шло очень уж гладко.
— Правда?
— Как река. А теперь этот порог.
— Пороги встречаются всегда.
— Это правда, — и Олсен направился к патрульному автомобилю.
Единственный сын своей матери, Олсен сейчас напоминал побитую собаку, ссутулившийся, с болтающимися, как плети, руками.
Билли хотел спросить, по-прежнему ли они друзья, но такой вопрос был бы очень прямым. А сформулировать его иначе не получалось.
А потом вдруг услышал собственный голос:
— Никогда тебе этого не говорил, а зря.
Лэнни остановился, оглянулся, настороженно посмотрел на него.
— Все эти годы, когда твоя мать болела, а ты ухаживал за ней, отказавшись от того, что хотел… для этого нужно быть не просто хорошим полицейским, а хорошим человеком.
Словно смутившись, Лэнни вновь глянул на деревья, а потом дрогнувшим голосом ответил:
— Спасибо, Билли. — Лэнни определённо порадовало, что его жертвенность не осталась незамеченной. А потом добавил, словно возвращаясь в настоящее: — Но за это не платят пенсию.
Билли наблюдал, как он сел за руль патрульной машины и уехал.
Чайки улетели, никто более не нарушал тишину, день спешил навстречу ночи, тени удлинялись и удлинялись.
На другой стороне шоссе сорокафутовый деревянный мужчина пытался выскочить из-под перемалывающих все и вся колёс то ли промышленности, то ли жестокой идеологии, то ли современного искусства.
Глава 7
Лицо Барбары на белом фоне подушки было отчаянием Билли и его надеждой, утратой и ожиданием чуда.
Она была его якорем, с одной стороны, помогала устоять над напором любых жизненных ветров, но с другой, воспоминания о том времени, когда она радовалась жизни и радовала его, опутывали Билли, как тяжёлая цепь. И если бы из комы она провалилась в полное забвение, он бы тоже не выдержал, утонул в чёрных глубинах.
Он приезжал сюда не для того, чтобы составить ей компанию и в надежде, что она узнает о его присутствии, даже не покидая внутренней тюрьмы, но чтобы научиться заботиться о другом человеческом существе, сидеть неподвижно и, возможно, обрести умиротворённость.
