Ничего не изменилось. Ему в лоб, в дюйме от линии волос, вонзили в кожу три больших рыболовных крючка.
Острие и зубец каждого крючка торчали из кожи. Хвостовик — тоже. А изогнутая часть находилась во лбу.
По телу Билли пробежала дрожь, он отвернулся от зеркала.
Бывают дни сомнения, чаще это ночи, проводимые в одиночестве, когда даже у благочестивых возникает неуверенность в том, ждёт ли их более великое царство, чем то, что есть на земле, и познают ли они милосердие… или они всего лишь животные, как и все остальные живые создания, и впереди нет ничего, кроме ветра и темноты.
Такой стала эта ночь для Билли. Он знавал и другие, подобные этой. Но всегда сомнение уходило. Он говорил себе, что уйдёт и это, хотя на сей раз оно было слишком уж сильным и вроде бы никуда уходить не собиралось.
Выродок поначалу казался игроком, для которого убийство — спорт. Но рыболовные крючки во лбу не являлись одним из ходов в игре; и это не было игрой.
Для выродка эти убийства значили нечто большее, чем просто убийство, и нечто большее, чем партия в шахматы или покер. Убийство имело для него символическое значение, и убивал он с более серьёзной целью, чем просто получить удовольствие, поразвлечься. Нет, цель у него была более загадочная, чем убийство само по себе, ради этой цели он стремился к совершенству.
Если действия убийцы не характеризовались термином «игра», тогда Билли следовало подобрать правильный термин. Не определившись с термином, он не смог бы сначала понять убийцу, а потом и найти.
Бумажной салфеткой он осторожно стёр кровь с бровей, век, ресниц.
От одного только вида крючков у него прояснилось в голове. Туман анестетика более не окутывал мозги.
Ранами следовало заняться в первую очередь. Билли включил фары и выехал с автостоянки.
Какую бы цель ни преследовал выродок, что бы ни символизировали крючки, он, должно быть, рассчитывал, что Билли поедет к врачу. Врач пожелал бы узнать, откуда появились крючки, и любая версия осложнила бы положение Билли.
Сказав правду, он связал бы себя с убийствами Гизель Уинслоу и Лэнни Олсена. И стал бы главным подозреваемым.
Без трёх записок он не мог доказать существование выродка.
Власти не признали бы крючки вещественным доказательством, скорее предположили бы, что имеют дело с членовредительством. Убийцы иногда наносили себе раны с тем, чтобы выдать себя за жертву и отвести подозрения.
Он знал, с каким цинизмом некоторые копы смотрели бы на его странные, но, в общем-то, поверхностные раны. Знал это очень даже хорошо.
Более того, Билли был заядлым рыбаком. Ловил и форель, и окуня. Крючки такого размера использовались для ловли окуня на живую приманку. Дома у него лежали точно такие же.
Он не решился поехать к врачу. Не оставалось ничего другого, как самому извлечь крючки из лба.
В половине четвёртого утра местные дороги принадлежали ему. Ночь выдалась тихая, внедорожник сам создавал ветер, порывы которого иногда врывались в разбитое окно. В свете галогеновых фар виноградники на равнинных участках, виноградники на пологих склонах, заросшие лесом вершины оставались знакомыми для глаза, но с каждой милей становились всё более чужими для сердца, словно находился он в незнакомой ему стране.
Часть вторая
ТЫ ГОТОВ К СВОЕЙ ВТОРОЙ РАНЕ?
Глава 17
В феврале, после удаления зуба, Билли получил от своего дантиста рецепт на «Викодин», болеутоляющее средство. Из десяти таблеток использовал только две.
В инструкции указывалось, что лекарство следует принимать во время еды. В этот день он так и не пообедал и по-прежнему не чувствовал голода.
Однако слишком многое зависело от эффективности действия препарата. Из холодильника он достал остатки лазаньи собственного приготовления.
Хотя кровь в ранках свернулась и кровотечение прекратилось, боль оставалась нестерпимой и мешала связно мыслить. Он даже не стал ждать минуту-другую, необходимые для того, чтобы разогреть еду в микроволновке. Поставил холодную лазанью на стол. В инструкции указывалось, что препарат не следует сочетать с напитками, содержащими алкоголь. На это предупреждение Билли решил наплевать. В ближайшие часы он не собирался вести автомобиль или управлять тяжёлой техникой.
Он проглотил таблетку, поел лазанью, запил и первое, и второе пивом «Элефант» голландского производства, с более высоким, по заверениям производителя, содержанием алкоголя, чем другие сорта пива.
За едой он думал о мёртвой учительнице, о Лэнни, сидящем в кресле в собственной спальне, о том, что теперь предпримет убийца.
Такие мысли не повышали аппетит, не улучшали пищеварение. Учительнице и Лэнни он уже ничем не мог помочь, как не мог предугадать и следующий ход выродка.
Поэтому он переключился на Барбару Мандель, главным образом на ту Барбару, какой она была раньше, а не теперь, в «Шепчущихся соснах». Понятное дело, эти воспоминания плавно перетекли в настоящее, и он начал волноваться о том, что с ней будет в случае его смерти.
Вспомнил о маленьком квадратном конверте, оставленном её лечащим врачом. Вытащил из кармана, вскрыл.
На квадрате плотной бумаги кремового цвета с шапкой «ДОКТОР ДЖОРДАН ФЕРРЬЕР» прочитал несколько строк, написанных твёрдым, аккуратным почерком:
Капельки конденсата покрывали вторую бутылку «Элефанта». Письмо доктора Феррьера он использовал как подставку, чтобы уберечь стол.
— Почему бы вам не позвонить в мой офис и не договориться о времени? — спросил он бутылку.
Он съел только половину лазаньи и, хотя аппетит по-прежнему не прорезался, доел все, отправляя куски лазаньи в рот и энергично её пережёвывая, словно процесс потребления пищи мог утолить злость с той же лёгкостью, что и голод.
Тем временем боль во лбу заметно уменьшилась.
Он пошёл в гараж, где хранились рыболовные снасти. Из «Набора рыболова» взял заострённые щипцы для перекусывания проволоки.
Вернувшись в дом, запер дверь чёрного хода и поднялся в ванную, где всмотрелся в своё отражение в зеркале. Кровяная маска засохла. И выглядел он будто абориген ада.
Выродок все три рыболовных крючка цеплял за кожу очень аккуратно. Вероятно, старался, чтобы повреждения были минимальными.
Для подозрительной полиции такая аккуратность послужила бы подтверждением версии о
