того, что ему удалось выяснить.
Выключив микрофон направленного действия и подняв стекло, он проехал два квартала и припарковал автомобиль на другой улице, но в том же районе.
С маленькой матерчатой сумкой в руке вернулся к жёлто-белому дому.
Залитые солнцем улицы напоминали сказку. Пчелы лениво жужжали над источающими аромат цветами, листья поблёскивали, наслаждаясь тёплым светом, кот спал на переднем крыльце, три жаворонка устроились на бортике ванны для птиц, всматривались в своё отражение в воде...
К нужному ему дому вела дорожка, выложенная вытесанными блоками кварцита с очень сложным и приятным глазу рисунком.
На врезной замок парадную дверь не закрыли. Более простой замок «Локэйд» открыл мгновенно, безо всякого шума.
Крайт убрал «Локэйд», занёс сумку в маленькую прихожую, осторожно закрыл за собой дверь.
Из глубины дома донёсся знакомый женский голос. Теперь она пела «Я смотрю только на тебя».
Крайт постоял, наслаждаясь.
Глава 50
Колибри продолжала собирать нектар.
Чистые белые чашки наполнял только что сваренный эспрессо.
— Сколько детей ходили в подготовительную школу? — спросил Тим.
— Пятьдесят два.
— И скольких убедили вспомнить про игры голышом?
— Семнадцать. Прокуратура допустила утечки самых непристойных подробностей.
— Дети прошли физический осмотр?
— Первый психиатр сказал, что осмотр может травмировать детскую психику.
— Если окружной прокурор с этим согласился, значит, подозревал, что ничего найти не удастся.
— Может, он собирался закрыть дело после переизбрания.
— Но пресса уже ухватила кость, — догадался Тим.
Солнечный свет играл на тёмной поверхности эспрессо.
— Психиатр проводил долгие часы с теми семнадцатью.
— Тот самый, что обнажался перед тобой.
— В конце концов, перед самым судом он дал добро на физический осмотр.
Мужчина прошёл мимо кофейни с собакой на поводке.
Линда наблюдала за собакой, энергично виляющей хвостом, пока она не скрылась из виду.
— У двух девочек нашли признаки предшествующего растления.
За соседним столиком ножки стула скрипнули о каменный пол.
— На мягких тканях обнаружились шрамы. Одной из них была Хлоя.
— Та самая, с которой всё началось.
— К тому времени Хлоя принимала не только риталин.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Родители наняли психиатра, чтобы тот постоянно лечил и наблюдал за ней.
Красные цветы на лианах колыхал ись под ветерком.
— Господи.
— Он посадил Хлою на другие препараты. Как составляющую общего лечения.
— Девочки теперь рассказывали о чём-то ещё... помимо игр голышом?
— Они уже прямо говорили о растлении.
Из-за столика под новозеландской елью донёсся
смех молодых женщин.
— Они говорили, что моя мать держала их, когда мой отец...
У одной смех был серебристый, у второй — пронзительный.
Потревоженные, с веток поднялись три воробья.
— Психиатр присутствовал при записи показаний.
— Разве такие записи должны приниматься судом?
— Нет, но судья разрешил.
— Основание для подачи апелляции.
— Как выяснилось, напрасные надежды.
Коричневое пёрышко мягко планировало с высоты.
— Мой отец получил двадцать лет. Его отправили в Сан-Квентин.
— Сколько тебе тогда было?
— Десять, когда всё началось. Почти двенадцать, когда вынесли приговор.
— А твоя мать?
— Она получила от восьми до десяти лет. Её отправили в женскую тюрьму в Короне.
На какое-то время Линда занялась эспрессо.
Тиму хотелось потянуться к ней, но он понимал, что сочувствия она не примет. Слишком долго она страдала от несправедливости. И утешала её только злость.
— Отец пробыл в тюрьме пять месяцев. Прежде чем его убил другой заключённый.
Её история согнула шею Тима.
— Четыре раза ударил заточкой в живот, дважды — в лицо.
Тим закрыл глаза, но темнота ему не понравилась.
— У матери начался рак поджелудочной железы. В тюрьме не смогли поставить правильный диагноз.
Подняв голову, он увидел, что она смотрит на пёрышко на столе.
— В больнице у неё не было сил держаться за мою руку.
Молодой человек с букетом роз пересёк внутренний дворик.
—
Мужчина с цветами присоединился к смеющимся женщинам.
— Судебный процесс обанкротил их. У Ангелины денег было мало.
Одна женщина встала, чтобы поцеловать молодого человека. Он выглядел счастливым.
— Наша фамилия была Локадио, но теперь она пользуется дурной славой.
Тим вскинул голову.
— Я был тогда маленьким, но эту фамилию помню.
— Дети называли меня дочерью монстров. Некоторые мальчишки приставали.
— Фамилия Ангелины — Пейкуэтт?
— Да. Я официально взяла её. Меняла школы. Не помогало.
Колибри, улетавшая по своим делам, вернулась.
— Поэтому я училась дома.
— Похоже, это пошло тебе на пользу.
— Потому что я хотела знать все. Чтобы понять почему.
— Но тут нет никакого почему, — указал Тим. — Есть только... зло.
— Вторая девочка, которую растлили, нашла меня два года тому назад.
— Она начала отделываться от ложных воспоминаний?
— У неё их и не было. Она солгала насчёт моего отца, как от неё и требовали.
— Требовал... психиатр? Она его боялась?
— До смерти. Он и растлил её во время их сессий.
— Шрамы на мягких тканях.
— Она страдала. Стыд. Страх. Вина за смерть моего отца.
— И что ты ей сказала?
