отлетел в сторону.
Из темноты мистер Блэквуд сказал:
— Возьми свой фонарик, сынок.
Хоуи медленно подошёл к «Эвереди»[17], который стал единственным источником света, когда дверь закрылась. С фонариком в руке он присел и развернулся в смятении, пытаясь определить местоположение своего друга и его врага.
Они были вместе, и они выглядели потрясающе. Одной рукой мистер Блэквуд захватил горло Рона Бликера, а другой ухватился между ног мальчика. Он прижимал его к полу, давая болтать ногами в воздухе. В глазах старины Бликера показался ужас, когда фонарик открыл лицо захватчика.
— Если ты хоть раз меня ударишь, — сказал мистер Блэквуд Бликеру, — я раздавлю всё, что я держу в моей левой руке, раздавлю и оторву, и тогда тебе придётся всю жизнь носить женскую одежду.
Бликер не выглядел так, как будто имел желание или силы ударить мистера Блэквуда. Слезы скатывались по его лицу, белому и мокрому, как рыбьи кишки, а из горла вырывалось жалкое хныканье, как у котёнка.
— Ты иди домой, сынок, — сказал мистер Блэквуд. — Мне нужно сказать несколько слов твоему другу. Я хочу просветить его на счёт пары вещей.
Хоуи стоял, как прикованный, поражённый положением Бликера, так долго вызывавшего страх и неожиданно ставшего беспомощным и маленьким, похожим на сломанную куклу.
— С тобой все в порядке? — спросил мистер Блэквуд. — С тобой всё будет хорошо, если я просто объясню новые правила твоему юному приятелю?
— Конечно, — ответил Хоуи, — Все в порядке. Так я просто пойду. Пойду домой. — Он пошёл к двери и повернулся к ним. — Новые правила. — Он открыл дверь, вышел наружу и обернулся ещё раз. — Утром, возможно, вы мне тоже расскажете новые правила. Мне кажется, что я тоже должен их знать. Так я смогу быть уверенным в том, что все, вы знаете, кто, живут по ним. — Он закрыл дверь.
Ошеломлённый и поражённый, он шёл по аллее сквозь дневной свет и тени. Он шёл через кладбище возле церкви св. Антония, как в полутрансе, и когда разум Хоуи освободился от него, как от морока, значение случившегося стало очевидным. Весь оставшийся путь до дома Хоуи не мог сдержать ухмылку.
4
Наверное, Хоуи становился мечтателем, который мог спать днём и бодрствовать всю ночь. Лёжа в кровати в темноте своей комнаты он не мог отключить разум. Он продолжал проигрывать все произошедшее утром и днём, и его воспоминания были яркими, как кино.
Поскольку мама вставала на работу рано, она легла спать в половине десятого. Коррина была уже в своей комнате, занималась чем-то, чем занимаются девушки в своих комнатах; он не имел ни малейшего понятия.
Было тихо и темно, в девять сорок пять Хоуи оделся и тихонько спустился по лестнице. Он прикрыл луч своего фонарика, зажав двумя пальцами линзы. В доме пахло мебельной политурой и совсем немного лимонным освежителем воздуха, а кое-где ещё и ароматической смесью — мама делала её из цветов, которые выращивала, и из кухонных специй. Мистеру Блэквуду понравились бы тишина и домашние запахи, если бы он согласился прийти и посмотреть на квартиру. Если бы он согласился подождать до субботы, когда мама не пойдёт на работу, может быть, они бы пообедали вместе. Мама Хоуи хорошо готовит, и быть гостем к обеду в их доме всегда было дополнительным преимуществом при съёме квартиры.
Хоуи вышел из дома через заднюю дверь, закрыл её за собой и положил ключ в карман джинсов. Он выключил фонарь, потому что полная луна покрыла глазурью все вокруг.
Он шёл к кладбищу св. Антония быстро, но не бежал. От бега Хоуи мог умереть, потому что от него начиналось жжение. Хоуи долгое время не мог бегать из-за трансплантации кожи, которая делала каждое его движение очень чувствительным. Шрамы были из более грубой ткани, чем обычная кожа, и в местах, где шрамы встречались с кожей, внезапное сильное натяжение при очень быстром беге могло вызвать повреждения кожи и даже занести смертельную инфекцию.
Мистер Блэквуд сказал, что, возможно, будет спать до девяти часов. Хоуи не хотел рисковать, разбудив его, и было без нескольких минут десять, когда на аллее позади старого здания «Боссвелс» он постучал в дверь, в которую Рон Бликер затащил его днём. Прежде всего Хоуи хотел извиниться за невозможность ждать до завтрака. Обычно он был очень терпеливым, восстановление от серьёзных ожогов научило его терпению. Но если мистер Блэквуд
Мистер Блэквуд не ответил на стук, и Хоуи постучал в дверь снова, на этот раз сильнее, и сказал:
— Это я, сэр, это Хоуи Дугли.
Может быть, мистер Блэквуд крепко спал. Может быть, он вышел прогуляться или решил взять где- нибудь ужин на вынос.
Хоуи проверил дверь. Она была закрыта.
Он пошёл обратно на выбеленную луной аллею, пытаясь решить, что делать дальше. Войти в здание без приглашения мистера Блэквуда было неправильным. С другой стороны, это здание не принадлежало мистеру Блэквуду, даже если он там жил. Кроме того, этим утром Хоуи вошёл без приглашения, столкнулся со своим новым другом на крыше; и всё прошло гладко. Мистер Блэквуд был рад его видеть.
Ржавая петля протестовала, но подвальное окно все же открылось внутрь, и Хоуи проскользнул в темноту. Он включил «Эвереди» и пошёл к лестнице, время от времени обращаясь в темноту:
— Ау? Мистер Блэквуд? Вы здесь? Ау? Это я, Хоуи.
Большая комната с колоннами на первом этаже ночью казалась больше, чем в дневное время, темнота будто бы растягивалась на мили в каждом направлении. Даже в свете полной луны высокие окна, покрытые пылью, были еле видны, и, глядя вверх на их бледные прямоугольники, Хоуи чувствовал себя как в темнице.
Маленький фонарик не пробивал далеко смоляную темноту бывшего универмага. В действительности он светил хуже, чем обычно, потому что батареи немного разрядились, а Хоуи был слишком взволнован, чтобы заметить это раньше. Луч был жёлтым, а не белым, и уже нечётким, расплывчатым.
— Мистер Блэквуд? Извините, что беспокою вас. Это я, Хоуи.
Его голос настолько изменился, что казался принадлежащим кому-то другому. Он казался сейчас слабее и тоньше и отражался от дальних стен совсем не так, как звучал в этом же месте раньше.
Поскольку мистер Блэквуд сказал, что хранит свои вещи возле задней двери, Хоуи пошёл в этом направлении. Он больше не звал своего друга, потому что чувствовал неловкость, слушая свой изменившийся голос.
Вещи лежали в нескольких шагах справа от задней двери. Спальный мешок, крепко скрученный и затянутый завязками. Рюкзак с верхним карманом был раскрыт. Две толстых, наполовину сожжённых свечи стояли на полу в лужицах расплавленного жёлтого воска.
За свечами лежали фотографии, которые Хоуи принёс из дома днём. Фотографии дома и гаража, затенённого старинным буковым деревом, были разорваны на четыре части каждая.
Только фотография мамы Хоуи и его сестры осталась нетронутой и была положена рядом с потушенными свечами, как будто мистер Блэквуд изучал их в мерцающем свете. Хоуи поднял её и засунул в задний карман джинсов.
Он не совал нос в чужие дела. Он уважал частную жизнь других людей, но не мог не заметить, что в верхнем кармане рюкзака лежали пачки фотографий, скреплённые резинками. Хоуи забеспокоился. Пачки были такими толстыми, снимки с белой каёмкой, сделанные старым поляроидом.
В полутрансе, похожем на тот, который овладел им, когда он вышел через близлежащую дверь на аллею, покидая Рона Бликера, чтобы мистер Блэквуд научил его новым правилам, Хоуи вытащил одну стопку
