Он был похож на Будду, только злобного и циничного. — Иногда кто-то из нас ищет себе новую постоянную дырку. А иногда девчонка действительно хороша, и тогда мы берем ее в компанию. Но это бывает не часто. По большей части мы их просто отшиваем.
Насекомоподобные лапы снова влились в столб переливающейся слизи, что торчал в центре пещеры. Теперь из него стали возникать десятки рук; появляясь, они растопыривали пальцы, и это напоминало лепестки какого-то странного цветка.
— А время от времени возникает просто потрясная крошка, — продолжал Джитер, — но она нам не нужна, или мы не хотим таскать ее за собой, а просто хотим позабавиться с ней. Или подвернется какая- нибудь шестнадцатилетка, знаешь, из тех, что убежали из дому и теперь путешествуют, и, если она недурна, мы ее подбираем, хочет она или нет. Если мы прихватываем такую с собой, то даем ей чего- нибудь курнуть или нюхнуть, ну, чтобы ей тоже было в кайф, потом привозим сюда, где нам никто не помешает, я тут трахаем ее денька два-три до потери пульса, пока всю ее наизнанку не вывернем, а потом, когда ни у одного из нас уже больше не стоит, мы ее выбрасываем, но как-нибудь по-интересному.
Демоническое создание в центре пещеры снова изменилось. Руки вобрались обратно, а вместо них по всей его длине появились десятки ртов, заполненных острыми, как бритвы, клыками.
Джин Терр взглянул мельком на эту новую картину, но, похоже, она его нисколько не испугала. Напротив, при виде ее он даже улыбнулся.
— Что значит выбрасываете? — спросил Кейл. — Убиваете?
— Да, — ответил Джитер. — Но как-нибудь по-особенному, чтобы интересно было. Тут их и зарываем. Кто тут когда их найдет? А нас это немного встряхивает.
Тонус поднимает. Но так было до последнего воскресенья. А в этот выходной, уже после обеда, ближе к вечеру, расположились мы тут на травке возле дома, трахаем такую вот крошку, и вдруг из леса выходит Джейк Джонсон, совсем голый, то есть в чем мать родила, как будто тоже пришел потрахаться. Я подумал, ну ничего, выбросим деваху, потом выбросим и его, и порядок, никаких свидетелей, понимаешь, но не успели мы его снять, как из лесу выходит еще один Джейк, потом третий...
— Точь-в-точь как со мной было, — вставил Кейл.
— ...потом еще один, и еще. Мы в них палим, попадаем им прямо в грудь, прямо в морду, а они не падают, даже не останавливаются, прут прямо на нас и прут. Ну, Малыш Билли, он у меня на главных ролях, бросается с ножом на того, что ближе всех, но хрен толку. Этот Джонсон сам хватает Билли, и Малыш никак не может от него вырваться, а потом вдруг... н-ну... Джонсон уже вдруг больше не Джонсон. Он вдруг превращается вот в это, в это бесформенное чудовище. И оно жрет Билли... вгрызается в него, как... да нет, парень, оно его просто растворяет, черт побери. А само становится все больше и больше и потом вдруг превращается в огромного жуткого волка, в такое страшилище...
— Господи Иисусе, — проговорил Кейл.
— ...в большущую волчару, какой я никогда не видел, а другие Джейки стали превращаться кто во что, вроде огромных ящериц с мерзкими пастями, а один из них превратился не в ящерицу и не в волка, а во что-то такое, что я даже не знаю, как назвать, и все они начинают гоняться за нами. До мотоциклов мы, парень, добраться не можем, потому что эти твари оказались между нами и мотоциклами, и вот они угробили еще пару моих ребят, а потом стали гнать нас вверх, в гору.
— К пещерам, — сказал Кейл. — Они и меня сюда так загнали.
— Мы и понятия не имели об этих пещерах, — сказал Терр. — Так вот, мы сюда попадаем, прямо в темноту, и эти твари начинают нас тут убивать, понимаешь, парень, убивать нас здесь, в темноте...
Клыкастые рты тоже исчезли.
— ...и вот, понимаешь, вокруг все копят, а я понять не могу, куда попал, ничего же не видно, и я заполз в какой-то угол спрятаться, понадеялся, что они меня там не учуют, хотя сам же понимал, конечно, что найдут, обязательно найдут.
Кроваво-красные ткани пульсировали, по поверхности их пробегала рябь.
— ...а потом вопли стихли. Ну, значит, перебили всех. Тут наступила такая тишина... а потом я слышу, как в темноте неподалеку от меня что-то движется.
Кейл слушал Терра, а сам не отрывал глаз от колонны слизи. На ней снова появился рот, но теперь уже другой формы, с вытянутыми вперед губами. Похожий на рот какой-то экзотической рыбы, он жадно заглатывал воздух, но при этом казалось, что он ищет, где бы тут заглотить плоть.
Кейла передернуло. Терр улыбнулся.
Теперь такие же рты стали раскрываться по всему чудовищу.
— Так вот, сижу я там в темноте, — продолжая улыбаться, говорил Джитер, — и слышу какое-то движение, но на меня никто не нападает. Вместо этого вдруг зажигается свет. Вначале очень слабый, потом поярче. Оказывается, это один из Джейков зажег газовую лампу. И тут он говорит, чтобы я шел с ним. Я, понятно, не хочу. Он хватает меня за руку, и, знаешь, парень, у него ледяная рука. И он такой сильный. Ну, он меня тащит за собой, притаскивает сюда, а тут из-под пола вылезает такая штука — я ничего подобного раньше не видел, нигде и никогда. Я чуть не обделался. Он заставляет меня сесть, оставляет мне лампу, а сам подходит к этому ползущему дерьму и просто входит в него, входит и сливается с ним, и я остаюсь один с этой штукой, которая сразу же начинает вот так вот непрерывно меняться.
Кейл и сам видел, что оно действительно непрестанно видоизменяется. Ловящие воздух рты уже успели бесследно исчезнуть. Теперь на боках бурлящего создания образовались зловещие остроконечные рога: десятки рогов всех конфигураций — прямые и ветвистые, гладкие и с зазубринами — и всех возможных расцветок торчали из желатинообразной массы.
— Так что вот уже примерно полтора дня, — продолжал Терр, — я сижу здесь и наблюдаю за этой штуковиной. Ну, за исключением того времени, конечно, когда сплю или отхожу что-нибудь перекусить там вон, в соседней комнате. И знаешь, иногда оно со мной разговаривает.
Похоже, оно знает обо мне все, даже и такое, что вряд ли знали самые близкие мне братья-роверы. Оно знает о трупах, которые мы здесь зарыли, и о тех чертовых мексиканках, которых мы выбросили, когда перехватили у них торговлю травкой, и знает о том копе, которого мы тут порубили на куски пару лет назад, — знает, понимаешь, хотя даже сами копы, ну, те, другие, этого и не подозревают и за нами не числят. Вот так-то, парень: эта великолепная и странная штуковина знает все мои тайны. А если чего не знает, то спрашивает, просят рассказать и тогда уж слушает будь здоров. Я ей нравлюсь, парень. Она меня одобряет. Или он. Никогда не думал, что действительно встречусь с ним. Всегда надеялся на это, но никогда не думал, что и вправду удастся. Я молился об этой встрече многие годы, парень, мы всем братством каждую неделю служила ради этого черные мессы, но я никогда не думал, что он и в самом деле мне явится. Мы приносили ему жертвы, парень, даже настоящие человеческие жертвы, и пели все нужные псалмы, но нам никогда не удавалось ничего вымолить. Так что то, что здесь происходит, это, парень, настоящее чудо. — Джитер засмеялся. — Я работал на него всю свою жизнь, парень. Служил его делу. И молился ему тоже всю свою жизнь, молился Зверю, Антихристу. И вот теперь он тут. Мать твою, это же просто чудо!
— Что-то я перестал тебя понимать, — на самом же деле Кейл не хотел понимать, о чем идет речь.
— Врешь, — Терр не мигая уставился на него. — Ты прекрасно понимаешь, парень, о чем я говорю. Ты все знаешь.
Кейл промолчал.
— Ты думал, что это Демон, что это что-то такое, из Ада, верно? А он и вправду из Ада, парень. Только это не Демон. Это Он. Он. Люцифер.
На мрачно-темной плоти, среди десятков остроконечных рогов раскрылись маленькие красные глазки. Множество маленьких пронзительных глаз, и в багрово-красном блеске каждого из них горели ненависть и знание — отличное знание науки зла.
Терр жестом дал понять Кейлу, чтобы тот подошел поближе.
— Он позволяет мне жить, потому что знает, что я — Его преданный апостол.
Кейл не сдвинулся с места. Сердце его стучало как молот. И не от страха. Или не только от страха. Его потрясло, захватило еще какое-то чувство, хотя определить это чувство Кейл бы не смог...
— Он позволяет мне жить, — повторил Джитер, — потому что знает, что я постоянно служу Его делу, выполняю Его работу. Другие... может быть, они были не так преданы Его делу, как я, и поэтому Он уничтожил их. Но я... я — другое дело. Он позволяет мне жить, чтобы я на Него работал. Вполне возможно,
